Его апатия

— Я вещи разбросал, пусть думают, что грабитель приходил. А девочку перенес на диван. Не мог смотреть на нее. Каждую ночь она мне снится. Такое страшное наказание. Я деньги взял и решил, что ответу их в Балашиху, матери Ковальчука. Не мои это деньги были, чужие. Не мог я их себе оставить после смерти ребенка. Не имел никакого права. Ты не знаешь, как это страшно, когда к тебе во сне такая девочка приходит. Адвокат говорит, что меня пересадит в другую камеру. Он не знает, что я радуюсь, когда мне спать не дают. Иначе я могу умереть во сне. Омар покачнулся на стуле. Дронго подумал, что есть предел и его страданиям.

— Потом я пистолет выбросил и в Киев поехал. Ничего Лене не стал говорить, все время о Руслане думал. Увидел его издалека и даже подойти побоялся, думал, не выдержу. Не хотел, чтобы он отца помнил плачущим. Потом мы с Толиком деньги отвезли в Балашиху, я их матери Ковальчука отдал. Я не взял оттуда ни копейки. Ни одной копейки, ни одного доллара.

Приехал в Махачкалу попрощаться со своими, никак не мог Фатиме рассказать о том, что со мной случилось. Она так верила в меня, мать мне заменила. А я оказался таким подлецом. — Он перевел дыхание. — Спасибо тебе, что так для меня старался. Спасибо. Только все напрасно. Я ничего на суде не скажу. Меня должны расстрелять. Нельзя мне жить после такого. Нельзя.

— В России к смертной казни не приговаривают, — напомнил Дронго.

— Значит, убьют в тюрьме, — равнодушно ответил Омар. — Не должен я жить после такого. Не имею права.

— А твой сын?

— Пусть забудет меня, — сказал Омар, и его лицо страшно передернулось. — Пусть не узнает, что его отец был детоубийцей.

— Хватит, — перебил его Дронго, — хватит изображать из себя изгнанника-абрека. Ты получил образование, закончил институт с отличием, а говоришь так, словно всю жизнь провел в высокогорном селе.

— Несчастья стирают с нас налет цивилизации, — ответил Омар. — Я уже не тот мальчик, которой получил золотую медаль в школе, и не тот парень, который Московский авиационный институт закончил.

Я теперь убийца трех людей, убийца ребенка, и нет мне прощения. — Он поднял голову, в его глазах блеснула отчаянная решимость.

— Если меня в тюрьму отправят, я себе вены перегрызу, но жить больше не буду, я для себя все решил. А тебе рассказал сегодня, чтобы ты знал, как все это на самом меле было. Денег я не крал и девочку не убивал, но виноват в ее смерти. А Ковальчука с женой я убил. Вот этой рукой. И по-этому нет мне прощения. Если есть ад, значит, я буду гореть в аду.

— Ада нет, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Дронго. — И рая нет. И вообще ничего нет на том свете. Человек сам создает свой рай и свой ад на этой земле.

Лязгнула дверь, и в помещение вошел Голиков.

— Я договорился, — сказал он, — вас переведут в другую камеру. — Он взглянул на Омара, тот уже опять сидел, монотонно покачиваясь и равнодушно глядя перед собой.

— Кажется, я не вовремя, — пробормотал Андрей Андреевич.

 Дронго промолчал.

Глава семнадцатая

Когда они вышли из здания тюрьмы, было около шести часов вечера, но солнце еще ярко светило. Голиков взглянул на Дронго.

— Вы хотели со мной поговорить?

— Завтра, — попросил тот. — Завтра мы обо всем переговорим. Я чувствую себя как губка, впитавшая неизбывное горе. Он будто передал мне часть свой боли.

— Наша профессия приучает нас к равнодушию, к большей апатичности, — заметил Голиков. — Иначе нам просто не выжить.

— Еще Бальзак сказал, что представители трех профессий не уважают людей, так как слишком много о них знают, — юристы, врачи и священники.

— Что ж, он был прав. — Адвокат улыбнулся. — Не знаю, что именно рассказал вам Нагиев, но по вашему виду понял, что его откровения были для вас тяжким испытанием.

— Верно, — согласился Дронго, — даже слишком тяжким. Завтра, наверное, не будет судебного заседания. Собрать суд присяжных непросто, это потребует времени, не так ли?

— Да, начнем через несколько дней, — подтвердил Голиков. — Но, честное слово, на меня все смотрят как на сумасшедшего. Даже в тюрьме уже знают о моем ходатайстве. Считают, что я выжил из ума.

— Представляю, — кивнул Дронго, — вам тоже нелегко. Я вам еще не сказал, что мать и сестра убитого Петра Ковальчука согласились приехать на процесс.

— Только этого нам не хватало, — пробормотал Голиков. — Еще свидетели обвинения, да какие!

— Надеюсь их использовать и как свидетелей защиты, — заметил Дронго. Он попрощался с адвокатом и зашагал в сторону своего отеля. Идти было достаточно далеко, но ему хотелось пройтись пешком, чтобы успокоиться после всего услышанного от Омара. Через минут пять он понял, что за ним следят. Дронго ускорил шаг и услышал топот шагов за своей спиной. Он обернулся. Те самые ребята, с которыми они уже встречались, Только на этот раз шестеро. И рядом с ним не было Эдгара с оружием. Дронго подумал, что оказался в неприятном положении.

— Ну что, черномазый, опять приехал к нам в город, — сказал красномордый качок. — Теперь все, считай, что ты покойник. Мы тебя предупреждали.