Его хорошая девочка

Любящие объятия отца, теплота его рук, его переполненный нежностью голос и родной запах — всегда и в любой ситуации действовали на меня успокаивающе и дарили ощущение защищённости от всех опасностей этого мира. Вот и сейчас, открытие, что Никита для меня стал чем-то большим, чем просто коллега, теперь уже не кажется неразрешимой проблемой. Симпатия как пришла, так и уйдёт, главное — ей не давать благодатную почву для роста. Разумная дисциплинированная личность, к коим я себя причисляю, если постарается, всегда может взять свои чувства и поступки под контроль, если сердце вдруг потянулось к неподходящему человеку.

— И я тоже очень скучал, — шепнул папа, безошибочно определив, по тому с каким рвением к нему прижималась, как же сильно я истосковалась.

Выпускать отца из объятий не хотелось, от слова «совсем». Будь на то моя воля, так и стояла бы, уткнувшись носом в его грудь несколько часов кряду, но папа, как Светлана Ивановна и незнакомый молодой человек, гарантированно устали от утомительной длинной дороги, им наверняка не терпится подняться в номер, чтобы принять душ и отдохнуть.

— Добро пожаловать, — поздоровалась я и, поцеловав Светлану Ивановну в щёку, тихо добавила: — Безмерно за вас рада.

— Спасибо, — с тёплой улыбкой поблагодарила женщина и, глянув на парня, представила нам незнакомца: — Это мой сын Артём. Решение, что он тоже приедет, было принято в последний момент, поэтому мы вас и не предупредили. Надеюсь, это же не проблема?

Обычно дети всегда хоть чем-то, но напоминают родителей, но как я в парнишку не вглядывалась, никак не могла найти ничего общего с матерью. Светлана общительная, яркая и уверенная в себе женщина, а парнишка болезненно худенький и, если честно, то совсем невзрачный, а судя по тому, как он сильно сутулится, прячет взгляд и нервно теребит пальцами край футболки, от смущения не знает, куда себя деть. А ещё я точно знаю, сколько ему лет, Светлана как-то раз в разговоре упоминала — девятнадцать, но выглядит он скорей как подросток, я бы ему максимум дала лет пятнадцать.

— Варя, я войду? — постучав, спросил Беркутов.

Да, теперь Никита не с ноги дверь в мою комнату открывает, а разрешение просит, а ведь резко избавиться от прежних привычек — проблематично. Интересно сколько раз Беркутов, находясь перед порогом моей спальни, забывался и хотел толкнуть дверь, а после вспоминал, что вламываться по-варварски больше нельзя, закатывал глаза, возможно даже, негодуя, матерился, но всё же тактично стучал?

— Входи, — покрутившись перед зеркалом и убедившись, что вечернее платье в честь ужина сидит на мне со всех ракурсов идеально, крикнула я.

Вдевая в уши серьги, с помощью зеркала следила за Беркутовым, что, скрестив на груди руки, хмурился и молча за мной наблюдал.

— Тебе не понравилось моё платье? — первой разрезала тишину.

— Понравилось, — выдохнул Никита, — только вот, Варвара, а тебе не кажется, что твой отец не одобрит столь откровенный наряд? Может, надо было подобрать что-то более скромное, а?

— Никита, а ты уверен, что именно папа не одобрит мою голую спину? — развернулась к мужчине лицом и, прищурившись, поинтересовалась я.

— Речь не только о спине, но и о пояснице, да и грудь не сказать, что особо прикрыта, — Беркутов, называя ту или иную часть моего тела, каждый раз указывал на неё пальцем, а когда закончил с перечислением, вновь сложил на груди руки и заявил. — И да, я уверен!

— Ну раз уверен, — беззаботно хмыкнула я, — то проблема надуманная. Папа не возражал и когда я более смелые платья носила.

— И куда это ты их наде… — Беркутов было начал рычать, но тут же осёкся, замолчал и теперь просто недовольно пыхтит.

— Артёму понравился его номер? — спросила я, дабы разрядить обстановку.

— А кто его поймёт, странный он какой-то, что на уме не разберёшь.

— Почему сразу странный? Просто стеснительный, — заметила я. — Познакомится с нами поближе, раскрепостится.

— Варя, моё предчувствие говорит, что если этот дохляк раскрепостится, то ни мне, ни тебе, ни Сергею Юрьевичу это совсем не понравится.

— Не наговаривай на ребёнка, — недовольно фыркнула я. — И заканчивай всем подряд придумывать прозвище. Не дохляк, а Артём.

— От ребёнка у этого дохляка, — Беркутов особо выделил интонацией последнее слово, — только худосочное туловище и тонкие капарульки с ходулями, а взгляд как у зека, отмотавшего двадцать пять лет строгача за особо тяжкое.

— Ну-у навыдумывал, — закатив глаза, возмутилась я и в срочном порядке втиснулась в до боли неудобные, но до жуткого красивые эффектные босоножки, подхватила с пуфа миниатюрную сумочку и направилась к выходу.