Его невольница

Вздохнула, лишая султана своего внимания, одарила ласковой улыбкой Эда, обняла его лицо ладошками и предано заглянула в глаза. Он накрыл мои руки и потянулся к губам поцеловать. Чувствовала себя порочной девкой, когда его губы целомудренно, не выставляя напоказ истинную страсть, коснулись моих губ. И тут же я оказалась в плену родных рук, в уютном надежном кольце силы и заботы. На несколько секунд зажмурилась и, открыв глаза и запрокинув голову, сообщила:

— Отвезешь в город? По дороге поговорим.

— Конечно, моя Валькирия, — нежный голос любящего мужчины распустил в душе благоухающую розу. — Собирайся, я пока с отцом поздороваюсь.

Он спокойно ушёл наверх в кабинет моего папы, я слышала яркий голосок Юльки, уже наверняка повисшей на нем — это уже достаточно рослая молодая девушка, которой давно исполнилось четырнадцать, любила Эда как старшего брата, и он отвечал ей такой же братской привязанностью и опекой. Она давно завели свои маленькие тайны, и уже не мне, а ему она рассказывала свои секретики и от него получала взрослые и взвешенные советы.

— Валькирия… Тебе очень подходит, — заметил Энвер и смотрел на меня так, будто впервые видел. Слышал обо мне много раз, думал, но увидел впервые, и то, что перед ним стояло, совершенно не отвечало его ожиданиям. — Я бы сейчас рад был снова потерять все, но не время… эти два года…

Океан сожаления в черных глазах заставлял сердце сбиваться с ритма и терять дыхание. С Энвером я не знала штиля и спокойного плавания, нас всегда било о рифы нашей умопомрачительной страсти, крутило и переплетало, соединяло в одно целое и разрывало на куски. С ним каждый мир — фейерверк, каждый взгляд и поворот тела вел к оргазму физическому и эмоциональному. С ним всегда до опустошения, до невозможности дышать и заниматься чем-то, кроме секса. Он как турецкий ятаган — опасный, властный, древний и сокрушительный. Я никогда не имела достаточно сил ему сопротивляться. Да и не очень этого хотела.

Я бы и сейчас окунулась в это головокружительное цунами, вцепилась в спину и плечи, билась бы о его грудь и терзала его манящие губы. Мне это было жизненно необходимо.

Но сначала я должна все честно объяснить Эду.

И как можно скорее серьезно поговорить с Горынычем.

* * *

Эд убивал молчанием. Он стоял у окна, смотрел на цветущую набережную, по которой мы любили гулять в любое время года, и ничего не говорил. Я искусала губы и пальцы, и уже сама не знала, зачем было вообще все это ему говорить, если с Гориным уже все решили. Криминальный авторитет обещал все уладить за ближайшие несколько дней.

— Я понимаю… — наконец, сказал Эд. — Ты почувствовала себя свободной… но все еще его невольница. — Он повернулся, медленно подошел и опустился передо мной на корточки. Взял в свои ладони мою и чуть сжал ее. — Ты не виновата, милая. Неизвестно, как бы повел себя на твоем месте я или кто-то другой.

— Эд… — едва смогла сказать и захлебнулась нахлынувшими эмоциями.

Сердце выплеснуло всю кровь мощным толчком, и она — невыносимо горячая — затопила разум. Я не помнила, как оказалась в его руках вся в слезах, не понимала, зачем сдирала с него рубашку и кусала его губы, лицо и плечи. Меня колотило крупным ознобом, зубы стучали от дрожи нетерпения, пока непослушные пальцы пытались расстегнуть неподатливую пуговицу на джинсовой рубашке. Я рванула ее на нем, как рванула бы собственную грудь, чтобы вынуть сердце и отдать ему, трепещущее, беззащитное и горячее, если бы это помогло смягчить нашу с ним боль. Я бы вынесла немыслимые пытки, если бы ему стало легче… только бы он не смотрел на меня вот так — с невыразимой словами любовью, нежностью и глобальным пониманием и приятием моей неслыханной бессердечности и неблагодарности. Он меня казнил и сам этого не понимал.



— Не нужно, Валькирия… — шептал мне в губы, а сам целовал и отталкивал, отрывал меня от себя и снова прижимал.

— Эд… Эд… — подставляла ему шею — пусть бы перегрыз, выдрал зубами артерию. Подставляла ему грудь — пусть бы растерзал и заставил замолчать рыдающее кровавыми слезами сердце. — Эд… — плакала душа, когда я отдавала ему свое тело, чтобы казнил непокорное, приручил и покорил, что оно предавало меня, когда рядом он, а не божественный мерзавец. — Э-э-д… — всхлипывала, принимая его в себя и извиваясь в его руках от бури переполнявших меня чувств, которые я не могла объяснить.

— Любимая… — наказывал он меня жаркой лаской, приближая к концу света.

Я чувствовала его большие руки на ягодицах, он прижимал меня к ковру сильным телом, а я обвила его руками и ногами, выгибаясь, чтобы прижаться плотнее. Живот к животу, грудью к груди, жизнью к жизни.

— Эд… Э-э-эд… — скребла ногтями ковер в бессильной попытке чувствовать чуть слабее и чуть глуше невыразимое нечто, что овладело мной вдруг и наполнило до краев. — Э-э-эд! Эд… — содрогалась от предоргазма, обрушившего на меня звездное небо, когда Эд дал волю силе своей страсти, лицом к лицу с ним, вспотевшим, дрожавшим от дикого возбуждения и едва сдерживавшим лавину заслуженного экстаза.