Его одержимость

Вот тогда ты начинаешь по настоящему ценить тех, кто по какой-либо причине хочет быть рядом.

Чернов распахивает передо мной пассажирскую дверь внедорожника. И я охаю от неожиданности, когда он без предупреждения подхватывает меня сзади за талию и рывком подтягивает на сидение, после чего захлопывает дверь с такой силой, что тонированные стёкла начинают дребезжать.

Всю дорогу до дома мы едем молча. Я даже не смотрю в Костину сторону. Во-первых, потому что от его рассерженного вида мне не по себе, а во-вторых, потому что чертовски обидна причина, по которой он так злится.

Я, конечно, рада, что Костя осадил Ольгу, но мне было бы куда приятнее, если бы он не психовал так, когда кто-то говорит о том, что мы с ним семья.

Когда заходим в дом, мужчина швыряет ключи от машины на журнальный столик в гостиной и, даже не взглянув на меня, направляется в сторону лестницы.

— Ужин в холодильнике, Лера, — бросает через плечо, не оборачиваясь. — Домработница оставила. Поешь, ты сегодня не ужинала.

— А вы? — выкрикиваю ему вслед, потому что Чернов успевает подняться вверх на несколько ступеней.

— Я не голоден.

На этих словах Костя полностью поворачивается ко мне спиной и поднимается наверх. А я в этот момент чувствую такую жгучую обиду, что грудная клетка начинает гореть, словно я вдохнула ядовитвые пары и теперь мои лёгкие жжёт и саднит.

— Вы можете как угодно ко мне относиться, а я всё равно буду считать вас своей семьёй, — выкрикиваю ему вслед, когда мужчина практически уже достигает второго этажа.

Услышав мои слова, Чернов замирает на месте, и какое-то время просто стоит ко мне спиной, но я даже издалека вижу, как под рубашкой перекатываются его напряжённые мышцы.

— Повтори, — цедит, медленно разворачиваясь в мою сторону и вперивает в меня жёсткий, ледяной взгляд.

— Я сказала, что мне плевать, что вы меня не принимаете, — повторяю по слогам, с трудом сглатывая подступающие к горлу слёзы. — На протяжении всего этого времени, что я вас знаю, вы бесконечно твердите, что я вам не дочь, не племянница, и вообще не родня! Я это сотни раз уже слышала! А сегодня вы даже на свою любимую Стрельникову из-за этого разозлились! Потому что она видите ли посмела назвать вас моим опекуном. Я не такая дура, чтобы не понять, из-за чего вы психанули! Так вот, мне всё равно! Всё равно, что вы не хотите меня принять! Для меня это ничего не значит, слышите?! Я не знаю, может быть, вы из тех людей, которым никто не нужен. Может быть, вы меня забрали из больницы просто из жалости, или из уважения к отцу. Мне плевать! У меня кроме вас никого нет и, похоже уже не будет. Мои родители мертвы! Остались только вы! И чтобы вы там ни говорили, как бы ни открещивались, для меня вы всё равно семья. Я так считаю. И мне плевать, что вы думаете по этому поводу! Мне даже плевать, что вы совсем меня не любите.

На последних словах я не выдерживаю, и слезы начинают градом хлестать из моих глаз, а тело непроизвольно трястись, как при лихорадке. И прижавшись спиной к стене, я обхватываю себя руками. Потому что никто другой меня не обнимет. У меня есть только я.

Горячая влага затуманивает взгляд, искажая картинку, и поэтому я вздрагиваю, когда чувствую на своих плечах жёсткую хватку. Поднимаю глаза и встречаюсь с бешеным взглядом Чернова.

Мужчина дышит так тяжело, что жар его дыхания опаляет моё лицо, а грудная клетка раскачивается с такой силой, что кажется пуговицы на его рубашке вот-вот разлетятся в разные стороны.

— Ты моя семья, — орёт, резко встряхнув меня за плечи. — Я для этого не должен быть тебе ни отцом, ни ёбаным дядюшкой. И да, Лера, ты действительно дура, если не видишь очевидных вещей! Срать я хотел на жалость, чувство долга и всю прочую херню, которую ты сейчас мне навязываешь! Я забрал тебя не поэтому, и уж точно отношусь к тебе не как опекун к подопечной! Ты — не ребёнок, Лера. Для меня, нет!

— А кто я для вас? — спрашиваю дрожащим голосом.

Цепляюсь пальцами в Костины предплечья, мну рубашку на его руках. Чувствую, как сердце поднимается к самому горлу и остервенелыми ударами пробивает гортань. Вглядываюсь в глаза мужчины напротив, голубые с зелёными вкраплениями, и кажется даже забываю как дышать, потому что то и дело сбиваюсь с ритма и задыхаюсь.

В этот же момент Чернов подхватывает меня за талию и, резко развернув, усаживает на широкий стол в гостиной. Тот самый, за которым мы ужинали в мой первый день пребывания в его доме.

Вскрикиваю от неожиданности, когда он обхватывает меня за затылок и впивается в губы жёстким поцелуем. Без прелюдий проталкивает в меня язык, проходится по нёбу, прикусывает нижнюю губу. Я рвано выдыхаю ему в рот, и наши учащенные дыхания смешиваются. И в этот момент я почему-то не боюсь, не хочу оттолкнуть его, чтобы он прекратил. Потому что всё что происходит сейчас кажется настолько правильным, как будто мы и есть одно целое, которое просто было разорвано, а теперь, воссоединяясь, регенерирует.