Его строптивая любовь (СИ)

С самого первого дня в Эрмиде я играла разные роли. Пыталась быть хорошей дочерью и падчерицей, сводной сестрой, училась общаться со слугами, примеряя роль доброй и немного смущённой социальным расслоением хозяйки, пыталась подружиться с окружающими или запугать их — в зависимости от ситуации, а свою тёмную суть и вовсе воспринимала, как нечто совершенно отдельное. Не может ведь быть хорошая и добрая Алессаль необузданной и дикой бунтаркой!

Я угодила в ловушку собственных убеждений и стереотипов и теперь сама не знала, какая я. Добрая и жизнелюбивая, как вода, или жестокая и злая, как огонь? Свободолюбивая, как ветер, или основательная, как земля. Цивилизованная или дикая. Пора было признать, что во мне есть и хорошие и плохие качества, и тёмные и светлые стороны. Я — человек со своими недостатками. Я — огненная тёмная со своими преимуществами. Я разная, но это всё единая я.

Улыбнулась вошедшему Рагнару.

— Знаешь, ты совершенно прав. Казалось бы, настолько простая мысль, но такая правильная. И ведь я при каждой инициации была в шаге от понимания, но не докручивала мысль, отвлекалась. Вечно я так. Дурацкий характер.

— Характер у тебя хороший, воспитания не хватает, — вдруг выдал мужчина, зажигая огни и заставляя меня зажмуриться.

— Чего? — возмутилась, недовольно на него поглядывая раздражёнными от яркого света глазами.

— Я о характере. Его нужно воспитывать с раннего детства. В Эрмиде сейчас с этим тоже всё печально, но в прошлом, до Исхода, и девочек и мальчиков воспитывали до определённого возраста вместе: тренировали, закаляли, обучали. Любая драконица могла сражаться практически наравне с мужчиной. А здесь… Эрмид нас здорово изменил. Здесь всегда царил культ слабой и безвольной женщины, капризной, избалованной семьёй, затем мужем. Нашим дамам понравилась праздная жизнь и мы получили то, что получили — залюбленных, несамостоятельных и слабых детей. Драконы теряют свои позиции. Я к чему клоню, собственно? Если бы тобой занимались с детства, приучили к режиму, ты бы сейчас куда быстрее добивалась поставленных целей.

— Многим мужчинам нравятся слабые женщины, а мы, как ни крути, более гибкие и часто подстраиваемся под вас, — пожала я плечами и, наконец, развернула конверт. — Я, к слову, не такая уж амбициозная, если на то пошло. Когда каад сообщил про Луцан и моё предназначение, едва в обморок не упала. Знаешь, я как–то не планировала становиться тёмной властелиншей. Думала прожить спокойную, комфортную жизнь. И меня всё устраивало. Я просто хотела быть богатой, самостоятельной, независимой и путешествовать по миру как можно больше. Всё.

Рагнар хмыкнул, но никак не прокомментировал мой пассаж, указал глазами на конверт.

Я провела ладонью над плотной бумагой, прислушиваясь к ощущениям, как учила Цода. Никакого негатива не почувствовала, открыла безбоязненно.

Письма внутри не оказалось. На свёрнутом вчетверо голубоватом листке чёрным карандашом было выполнено два небольших рисунка: молодая женщина в ультракоротком платье на фоне штормового моря и мужчина в двубортном костюме за столиком в баре. Художнику отлично удалось передать выражение его лица — заинтересованное, немного возбуждённое и коварное. Он вообще был проработан тщательно, а вот девушку изобразили практически схематично, я даже не могла с уверенностью сказать, похожи мы с ней или нет. Незнакомку из сна она тоже не напоминала.

— Красивые, — заметил Рагнар, подсаживаясь рядом и обнимая за плечи. — Наверное, рисовала твоя мама, потому свой образ не прорабатывала особо.

Сердце сжалось, в горле застрял ком. Проглотила его с трудом. Вздохнула. В моей душе уживалось немало противоречий и именно сейчас, посреди ночи, захотелось ими поделиться.

— Я не знаю, что думать и чувствовать, Рагнар. Не понимаю. Я привыкла считать мамой коварную и злую сайрену–наставницу. И понимаю умом, что она представляет для меня опасность, совсем не думает обо мне, моих чувствах, лишь использует, но… я по–прежнему не могу от неё отречься, не могу не переживать о ней, и не могу принять сердцем, что где–то у меня есть ещё одна мама. Родная по крови, но такая… слишком далёкая. Я её совсем не знаю и, мне безумно стыдно, но я вообще ничего особенного не чувствую по отношению к ней, — призналась как на духу. — А отец… Мне он и не нужен вовсе. Я никогда не страдала по нему, не думала. На Земле такое сплошь и рядом, я просто росла с мыслью, что у меня есть только мама. И теперь меня не трогает ни его судьба, ни причины, побудившие его бросить мою биологическую мать. Они оба словно в параллельной вселенной. Не родные. Не свои. Безликие и чужие. Даже рисунки не вызывают особых чувств, а ведь… должно ведь сердце ёкнуть или ещё как–то отозваться. Я неправильная дочь, да? — спросила тихо.