Его «величество» ГРАБЁЖ

В кабинет кроме его и собаки никто не заходил. Владимир Васильевич, освобождая рюмку за рюмкой коньяка, вел исповедь бывшему товарищу.

– Самое счастливое время в моей жизни – это первые годы секретарем парткома. Я был уважаемый человек, ко мне шли с заботами и радостями, изливали душу, а я как поводырь направлял их мысли и дела. Исходя из анализа внешнего мира, я разъяснял логический путь событий, обращенный к разуму людей. И как врач, лечащий музыкотерапией, лечил советом, словом веры, правды и доброты.

– Но зазвучала музыка, вводящая людей в транс – состояние, нужное новым политикам.

Наливая себе и доливая Виталию, продолжил:

– Прекрасное время постоянной нужности и полезности не сравнится ни с каким богатством и погоней ни за какими деньгами. Как только объявили негласно «Обогащайтесь кто как может!», многие, находящиеся у руля, бросили прежние заботы и кинулись создавать грабительские пирамиды, банки, кооперативы… Одновременно внедряли своих людей в идеологическую сферу и властные структуры. Они-то и точили, как черви, партию и советскую власть.

Стукнувшись с стоявшей на столе рюмкой Виталия, молча выпил, как минералку.

– Особенно пользовались спросом ярко выраженные карьеристы, обиженные властью и властолюбивые дураки.

Прожевывая кусок копченой колбасы, сказал:

– Эти доводили все хорошие начинания партии до абсурда. Ярким примером является борьба с алкоголизмом и ее классическое использование против советской власти.

Виталий, как вросший в кресло, не перебивая, слушал.

– И поднялся вверх мусор, а его запах гнили распространился по всей стране. Я являюсь мизерной мусоринкой, а вы – объектом, плодящим мусорное зловоние.

Пока Владимир Васильевич доставал вторую бутылку, открывал, наливал, Виталий вспомнил городской митинг против повышения цен на коммунальные услуги, организованный коммунистами.

– Как будто это касается дедушек с бабушками, а остальное население живет за пределами города.

Телевидение издевается:

– Этим коммунистам в радость помахать красными флагами, да показать, что они радеют за народ. И отлаженным механизмом огромной аудитории телезрителей навязывают необходимое мнение нужное узкой кучки людей. А что цены на теплоносители гирей тянут тот же народ этот рупор богатых не интересует.

Виталий встрепенулся от звона рюмки, пригубил. Владимир снова полную выпил, закусили в тишине, каждый при своих мыслях.

– Попал я спицей в это постоянно вращающееся денежное колесо, постоянно бегущую и набивающую свою утробу колесницу. Если задребезжишь – заменят другой спицей, или подтянут, как гитарную струну, готовую вот-вот лопнуть и тут уж не до образа мышления или политических взглядов.

Лицо хозяина бледнело от выпитого и слилось с серыми обоями, становясь безликим. Говорил спешно, как будто боялся: не все успеет высказать и останется этот сжигающий душу груз.

– Раньше брал бутылку коньяку в радость, для угощения друзей или родных. Сейчас беру ящиками, а стало это – как по утрам выпить кружку рассола. За годы погони за деньгами я забыл прекрасное чувство – радость, остались только одни воспоминания о ней. Из последних сил, как мать родная, власть нас учила, лечила, лелеяла.

Незабываемая прелесть наших поездок в твое родное село. Привольно оно раскинулось средь полей, еле просматривался каждый дом из-за берез, черемухи да малины, а в палисадниках разноцветье мальвы с весны до осени большими глазастыми цветами радовали сердце.

Владимир что-то вспомнил, быстро и твердо пошел к золоченому книжному шкафу. Достал папку и торопливо начал перебирать беспорядочно сложенные листы.

– Вот! Обнаружил при переезде, – радостно произнес. – Послушай, что я кропал после нашил рыбалок.

«Чудесные у нас на Алтае летние дни. Середина июля – макушка лета, зной.

После обеда так парит, что стоит мертвая тишина. Тронешь куст молочая, белым облаком поднимается пух и висит долго-долго, не падая. Воздух к вечеру – крепкая настойка на разнотравье.

А какие об эту пору вечера и ночи! Душные, пьянящие, и манят, манят на озеро. Земля – как хорошо протопленная деревенская печь, до утра не исходит теплом. После заката горизонт загустеет, набрякнет, а то глядишь, в той стороне начнет полыхать и погромыхивать. В это время кратковременный дождь не помеха, а даже польза от него: скошенное сено сочнее и вкуснее становится».

Виталий смотрел расширенными глазами и видел как в преломляющем зеркале два разных человека.

Один говорил: «Человек разумный, помни о жизни». Другой, прекративший воспоминания, продолжил освобождение души:

– Отстроил трехэтажный коттедж с разными фигуринками и высоким бетонным забором, а это не обрадовало ни жену, ни дочь. Дочь я потерял, стал только кошельком для ее разгульной жизни и никогда уже не увижу внуков.

Раньше старшее поколение было хранителем лучших традиций народа и учило молодежь преодолевать трудности, правильней строить жизнь. Нас же разделили потребительской стеной, «дай и дай», а после смерти моя могилка будет так же безвестна, как бомжа.