Его женщина

После урока я предложила Геннадию Валерьевичу чаю. Он вежливо отказался и спросил, можем ли мы переговорить без Любы.

Девочка смотрела на отца во все глаза и, кажется, боялась нашего разговора. Я боялась не меньше, думая, что он недоволен успехами дочери и моим преподаванием. И значит, в лучшем случае предъявит претензии, а в худшем откажется от занятий.

Он сел напротив меня, и я поняла, что он тоже смущен. Это немного меня успокоило. Разговор получился мирный – обычный разговор о способностях дочери и ее перспективах. Геннадия Валерьевича интересовало мое мнение о его ребенке – что ж, это было его право.

Разговор, казалось бы, закончился, но уходить он не спешил. Совсем неожиданно для меня он стал рассказывать о своей семье и о Любиной матери. Теперь мне стало понятно, почему я ни разу не видела ее – его жена была тяжело, неизлечимо больна. Болезнь была страшная, затяжная – рассеянный склероз. Она давно обезножела и почти не сохранила разум. Впрочем, иногда наступали просветления, и она кое-что понимала. Бедная женщина страдала оттого, что обрекла своих близких на муки, что ее муж, крепкий, молодой и здоровый мужчина, прикован к ней обязательствами, как она прикована своей болезнью к кровати.

Я молчала, не зная, как утешить и что сказать.

Наконец Геннадий Валерьевич закончил. Молчание наше было неловким и тягостным. В конце концов, мы были чужими людьми. Я молила бога, чтобы он поднялся и ушел. Он, словно очнувшись, извинился передо мной:

– Простите, минутная слабость. – И, не поднимая глаз, надел пальто и стал застегивать пуговицы, не попадая в петли. Я видела, как у него дрожали руки.

Спустя три дня в мою дверь раздался звонок. Ники дома не было. Я удивилась – у дочки был ключ, а гостей я не ждала. На пороге стоял Любин отец, держа в руках букет желтых гвоздик – моих любимых цветов. Я вспомнила, что о цветах мы говорили с его дочерью.

Несколько минут мы молчали, борясь с неловкостью. Наконец хриплым от волнения голосом он сказал:

– Вы, кажется, предлагали мне чай? Не передумали, Марина Николаевна?

Окончательно растерявшись, я неуверенно кивнула и успела подумать: зачем он пришел? К чему такой странный визит? Он совсем не тянул на ловеласа и бонвивана, этот сухарь Геннадий Валерьевич. Но что поделать, конечно, я пригласила его войти, в конце концов, он отец моей ученицы. Может быть, он хочет еще поговорить о Любочке? Да конечно же, наверняка поговорить как с педагогом, как с женщиной. Ситуация в семье тяжелая, женского глаза за девочкой нет – пожилая бабушка не в счет, я понимаю.

Мы сели пить чай. Разговор снова не клеился. Мы явно стеснялись друг друга. Наконец мой нежданный и странный гость заговорил: он хочет быть честным и ничего не утаивать. Его семейная ситуация мне хорошо известна. Его жена, мать девочки, давно и тяжело больна. Теща да, помогает. Помогает изо всех сил. Без нее он бы не справился. Он очень много работает, днями пропадая на службе – этого требует его высокий пост. На личную жизнь времени не остается. Он еще вполне молодой и здоровый мужчина. Случайные связи? Да, изредка, но бывают. Но это его совершенно, категорически не устраивает. Это – не его вариант, не его случай.

– Вступление закончилось. – Геннадий Валерьевич попытался улыбнуться, но получилось не очень.

Я продолжала молчать.

– Теперь о главном, – хрипло сказал он. – О том, в чем состоит смысл моего визита.

Ему нужна свободная, незамужняя, интеллигентная женщина средних лет, готовая к честным отношениям. Каким? Да все прозрачно и просто – встречи один или два раза в неделю, культурная программа, театры или концерты. Прогулки, кафе. Поездки в отпуск – правда, отпуск у него короткий, дней десять-двенадцать, не больше. Но можно прекрасно отдохнуть и за десять дней, верно? Ну и финансовая поддержка, что вполне естественно. Словом, ничего обременительного и все в рамках приличий. Словом, он предлагает мне отношения, удобные для нас обоих.

– Ничего плохого, правда? Вы мне понравились, Марина Николаевна. Я вижу, какой вы человек. Уверен, что не ошибаюсь. Да и дочь о вас отзывается только в превосходной степени, что очень важно. Надеюсь, что вас ни в коем случае не оскорбило мое предложение. А если это не так, прошу великодушно простить и готов принести извинения. У меня нет времени на ухаживания, на намеки, на общепринятую ерунду – ни времени, ни желания. Мы взрослые и много пережившие люди. Я знаю о вашем вдовстве, извините. Мне кажется, что так честнее. Еще раз простите. Поверьте, обидеть вас я не хотел! И понимаю, как дико все это звучит. – Он помолчал, а потом тихо добавил: – Как вы понимаете, свою жену оставить я не могу. Иначе я бы считал себя подлецом.

Мы оба молчали. Я была так обескуражена, что не знала, что и сказать. Я не обиделась, нет. Я понимала – он честен. Я вспомнила Юри и всю ту ложь, что была вокруг нас. Так что получается? Лучше такая правда, чем та ложь? И все-таки я не знала, как реагировать.

Наконец я справилась с собой.