Читаем Его зовут Ангел (СИ) полностью

- Вишневская! Самарский! - громко шипит она, и словно по команде весь класс оборачивается в нашу сторону. Ох, ненавижу, когда так смотрят. - Разговариваете о чем-то интересном? Может, поделитесь со всеми? Потому что мне тоже любопытно знать, что важнее в данный момент проверочной.

Я тяжело выдыхаю и медленно отворачиваюсь от Ангела. Ну все, двойка в журнал обеспечена.

- Я спрашивал у нее совета, - говорит Ангел спокойным голосом.

Надежда Павловна не ожидает, что кто-то должен ответить. Ее вопрос был риторическим. Я вижу, как лицо учительницы удивленно вытягивается. Ну да, я бы тоже на ее месте удивилась, нет, засмеялась бы, потому что слова Ангела абсурдны. Совет на уроке алгебры? У меня? Да я хуже всех знаю этот предмет в классе!

Надежда Павловна пристально смотрит на Ангела и жаль, что я не вижу его лица. Ее глаза так суровы и холодны, что у меня невольно начинают бегать мурашки по телу. Учительница математики всегда вызывает во мне такое неприятное ощущение.

- Это не место для бесед, - наконец, произносит Надежда Павловна. - Это школа, и идет проверочная, если вы, молодой человек, не забыли. Возвращайся к работе и не отвлекайся. А если еще раз увижу, что разговариваешь с кем-то, заберу тетрадь и поставлю двойку в журнал. И тебя, - она переводит пронзительный взгляд на меня, - это тоже касается.

Когда Надежда Павловна отворачивается, я опускаю голову и не поднимаю ее до самого звонка, чтобы исключить риск столкновения моих глаз с ее черными и стальными. В конце урока я сдаю ей тетрадь, где смогла решить только один пример из пяти (да и то не уверена, что правильно, хотя все сошлось и получилось), и покидаю кабинет, который ненавижу в этой школе больше всех остальных вместе взятых. На втором месте стоит класс химии. А затем и физики…

На последнем уроке я считаю секунды до звонка. Я не успеваю первой покинуть школу, поэтому, чтобы не слиться с потоком учеников, и чтобы они меня не смогли задавить, я жду, когда коридоры опустеют, и только тогда выхожу на улицу.

Идет дождь, а у меня нет зонта. Если я снова заболею, мама меня точно убьет.

Я вздыхаю и решаю постоять несколько минут под крышей, подождать, когда дождь немного успокоится. Все равно, похоже, я не смогу сегодня поехать к озеру, так как грязно и сыро, так что мне некуда торопиться.

Тяжелая дверь открывается, и я вижу, как выходит Ангел. Разве он еще не ушел?

- Страшный ливень! - свистит он и улыбается и смотрит на меня. - Ты без зонта?

Я киваю.

- Я тоже, - вздыхает он и, хромая, идет ко мне, встает рядом. Его взгляд устремлен вперед, он внимательно вглядывается в занавес дождя и улыбается. - Люблю дождь, но не такой сильный.

Я молчу и думаю, где Егор. Они же теперь, вроде как, друзья.

- Надежда Павловна всегда такая… строгая? - интересуется Ангел.

- Угу.

Я не настроена на дружелюбную беседу, и вообще, меня по-прежнему немного смущает факт нахождения кого-либо поблизости. Я привыкла к одиночеству и тому, что разговаривают все, кроме меня.

- Она ужасная, - смеется он. - И ужасно преподает алгебру. И геометрию. Я ее вообще не понимаю. В другой школе, где я учился раньше, математику преподавала Наталья Андреевна. Она всегда разжевывала для нас тему и не приступала к изучению другой, пока мы не уясним эту, - он продолжает смотреть на дождь, но его голос становится грустным. Если он не может вспоминать без печали свою прежнюю школу, тогда зачем перевелся? Должно быть, точнее стопроцентно, у него там были друзья. И ему, наверно, жаль, что он расстался с ними. Хотя, может быть, он общается с ними. И это вообще не мое дело.

Когда ливень превращается в моросящий дождик, я выхожу из-под крыши, не говоря прощальных слов Ангелу.

- Тебе в какую сторону? - слышу я его голос за спиной.

Я не поворачиваюсь к нему, не останавливаюсь. Он, хромая, добегает до меня и переходит на шаг.

- Туда, - небрежно махаю я рукой налево.

- Ты далеко живешь?

- Не очень.

- А я вот да. С моей быстрой походкой дорога до дома занимает около часа, если не больше, - ухмыляется он, и я удивляюсь, что он может высмеивать свои недостатки. Мой взгляд невольно опускается вниз, и я смотрю на его правую ногу, из-за которой он хромает.

- Ты быстро ходишь, - бормочу я, задумавшись.

- Только не тогда, когда нужно преодолеть большое расстояние, - вздыхает Ангел. - Нога быстро устает. И вообще, я чувствую себя стариком. Даже хуже.

Я быстро устремляю глаза на его лицо, и мой взгляд касается шрама. Мне так хочется спросить, что с ним случилось, но я закусываю нижнюю губу до боли и отворачиваюсь.

Мы выходим за пределы школы, и я иду налево. Ангел следует за мной.

- Тебе в эту же сторону? - недоверчиво спрашиваю я.

- Ага, - кивает он.

Что-то я замечала раньше, что ему в мою сторону.

Я зарываю глубоко все свои вопросы и сомнения и просто иду вперед, морщась, когда капли падают на лицо.

- А ты не очень общительная, - говорит Ангел.

Я громко вздыхаю и закатываю глаза.

- Ты только понял? - язвлю я.

- Я думаю, что на самом деле ты общительная, просто тебе не с кем поговорить, - осторожно поясняет он.

- Мне и одной хорошо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза