Эгоистъ

Тамъ, у желѣзной рѣшетки, окружавшей владѣнія виллы, стоялъ съ садовникомъ Францъ Зандовъ и разсматривалъ новыя клумбы, законченныя въ послѣдніе дни. Садовникъ съ гордо­стью показывалъ результаты своего труда, исполненные въ дѣйствительности съ большимъ вкусомъ, но хозяинъ дома видимо мало интересовался этимъ. Онъ окинулъ все лишь бѣглымъ взглядомъ, въ нѣсколькихъ холодныхъ словахъ высказалъ свое удовольствіе, а затѣмъ направился обратно домой. При этомъ ему пришлось проходить мимо скамейки, на которой сидѣла Фрида.

— Ахъ, вотъ вы гдѣ, миссъ Пальмъ! — воскликнулъ онъ. — Вы выбрали самый дальній и уединенный уголокъ сада!

— Но зато и самый красивый! Видъ отсюда на море восхитителенъ.

— Ну, это — дѣло вкуса, — возразилъ Зандовъ. — Мнѣ это вѣчное набѣганье и удаленіе волнъ кажется черезчуръ однообраз­нымъ. Я не въ силахъ долго выдерживать это.

Онъ произнесъ свою фразу мимоходомъ и уже намѣревался удалиться. Вѣроятно Фрида оставила бы безъ отвѣта его замѣчаніе, и такимъ образомъ разговоръ былъ бы оконченъ, од­нако на этотъ разъ слова Густава подѣйствовали на дѣвушку. Она не осталась, какъ всегда, молчаливой, но отвѣтила та­кимъ тономъ, который заставилъ Зандова обратить на него вниманіе:

— А вотъ я очень люблю море и, хотя вы и посмѣетесь надъ этимъ, мистеръ Зандовъ, не въ состояніи забыть, что тамъ, за этими волнами, лежитъ моя родина.

Повндимому Зандовъ не былъ расположенъ къ насмѣшкѣ. Онъ остановился; его взоры словно непроизвольно направились въ указанную Фридой сторону, а затѣмъ испытующе останови­лись на лицѣ молодой дѣвушки, словно искали тамъ что-то.

Былъ хмурый, довольно непривѣтливый вечеръ. Облака, насыщенныя дождемъ, тяжело плыли по небу, а обычно безгра­ничный при солнцѣ горизонтъ моря былъ затуманенъ. Можно было видѣть лишь на нѣсколько сотъ шаговъ впѳредъ, дальше же повисъ густой туманъ надъ моремъ, а его безпокойно волнующаяся поверхность, ввиду совершеннаго отсутствія солнечныхъ лучей имѣвшая темную окраску, производила даже непріятное, жуткое влечатлѣніе. Волны набѣгали безпокойно и шипя разсыпались бѣлой пѣной по береговому песку. Издали изъ тумана доносился грозный шумъ океана; двѣ чайки медленно скольз­нули по волнамъ и скрылись въ морѣ тумана.

Взоръ Фриды мечтательно послѣдовалъ за ними, и она даже вздрогнула, когда Зандовъ внезапно предложилъ ей вопросъ:

— А какъ звали того священника, у котораго вы жили въ Нью-Іоркѣ?

— Пасторъ Гагенъ.

— И именно тамъ вы слышали упомянутую вами характе­ристику фирмы Дженкинсъ и Компанія?

— Да, мистеръ Зандовъ.

Фрида видимо хотѣла еще что-то прибавить, но рѣзкость, съ какой Зандовъ предложилъ свой послѣдній вопросъ, со­мкнула ей уста.

— Ну, да я самъ могъ бы догадаться объ этомъ, — продолжалъ онъ. — У этихъ духовныхъ лицъ съ ихъ изумительными взглядами на мораль всегда подъ рукой уничтожающіе приго­воры, если что либо не подходитъ подъ ихъ шаблонъ. Съ цер­ковной кафедры очень удобно взирать на грѣшный міръ; но вѣдь въ послѣднемъ-то мы всѣ должны жить. Лучше было бы, если бы господа проповѣдники спустились хоть разъ въ эту жизнь, гдѣ каждый долженъ вести борьбу за то, чтобы оста­ваться на поверхности ея; навѣрное при этомъ они лишились бы значительной доли своего созерцательнаго покоя и христiанской безупречности, но по крайней мѣрѣ научились бы скромнѣе судить о дѣлахъ, о которыхъ они не имѣютъ рѣшительно никакого понятія.

Безпощадный сарказмъ этихъ словъ безусловно испугалъ бы другую дѣвушку, но Фрида наоборотъ энергично поднялась и съ вдругъ вспыхнувшимъ упорствомъ воскликнула:

— Пасторъ Гагенъ — воплощенное смиреніе и мягкость и не способенъ несправедливо осудить кого либо. Это было въ первый и послѣдній разъ, что я услышала изъ его устъ подобное суровое сужденіе, и я знаю, что оно вырвалось у него лишь вслѣдствіе безпокойства за своихъ пострадавшихъ земляковъ.

— Такъ, значить, онъ правъ? — рѣзко спросилъ Зандовъ.

— Не знаю; вѣдь я совершенно не знакома со всѣмъ этимъ. Но вы-то, мистеръ Зандовъ, находитесь въ сношеніяхъ съ тѣмъ человѣкомъ и должны знать...       

Фрида не рѣшилась докончить свою рѣчь, такъ какъ чув­ствовала, что каждое дальнѣйшее слово могло бы быть принято за оскорбленіе. Зандовъ повидимому такъ и отнесся къ этому. Его смягченный тонъ, которымъ онъ началъ разговоръ, смѣнился обычнымъ холодньмъ и строгимъ, когда онъ отвѣтилъ:

— Во всякомъ случаѣ мнѣ чрезвычайно странно слышать, какъ въ нѣкоторыхъ кругахъ грязнятъ репутацію большой фирмы. Вы, миссъ Пальмъ, — еще почти дитя и, само собой разумѣется, ничего не понимаете въ подобныхъ дѣлахъ. Вы не можете знать, какимъ вліяніемъ пользуется имя Дженкинсъ въ коммерческомъ мірѣ. Но тѣ, кто дѣлаетъ себя распространителемъ подобной клеветы, должны были бы подумать объ этомъ и поостеречься.