Читаем Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие) полностью

Самое важное для Эйнштейна - это сохранение в науке таких идей и их коллизий. Даже в том случае, когда исторические эпизоды "драмы идей" не приводят к эпическим результатам, не выливаются в бесспорные, исторически инвариантные формы, не увенчиваются эпилогами, все равно они продолжают жить в науке.

С этого, собственно, и начался разговор Эйнштейна с Коэном на историко-научные темы. Он коснулся частых в истории науки случаев, когда, казалось бы, решенная проблема вновь всплывает в новом аспекте.

"Эйнштейн высказал мысль, что это, быть может, характерно для физики и что некоторые проблемы - из числа основных - могут навсегда остаться с нами".

Речь идет именно не о решениях, а о проблемах, коллизиях, столкновениях, противоречиях, о том, что превращает историю науки в драму идей. Сохранение проблемы, несмотря на ее решение в данную эпоху, свидетельствует о приближенном, временном, относительном характере решения. Оно вносит в картину мира позитивное, исторически инвариантное содержание, но не снимает проблему, а углубляет и модернизирует ее, подготовляет ее возвращение в науку.

Чтобы судить о состоянии движения частицы, нужно знать не только ее положение в данный момент, но и производную по времени от ее координат, скорость частицы. Чтобы судить о движении научной мысли, нужно знать не только, до какой точки она дошла, какой ответ она дала на стоявшие перед ней вопросы, но и какова ее скорость,

291

ее градиент, а это связано не только с ответами, но и с новыми вопросами, с модификацией и углублением старых вопросов, со всем, что адресовано будущему и продолжает жить, когда данный ответ, данная точка, достигнутая наукой, уходит в прошлое. Аналогия с движущейся частицей здесь недостаточна, потому что наука движется не только под действием внешнего поля, а в значительной мере спонтанно, в результате внутренних коллизий. Впрочем, быть может, и частица движется так же.

Если видеть в истории науки - даже в самых прочных, достигших ранга очевидности и действительно в основном нерушимых концепциях - накопление, углубление и модификацию вопросов, вновь и вновь адресуемых будущему, то историческая ретроспекция превращается в дискуссию с мыслителями прошлого и каждый из этих мыслителей прошлого выступает, "как живой с живыми говоря".

Какими бы примитивными знаниями ни был ограничен кругозор Аристотеля, Демокрита и Эпикура, тем не менее аристотелева проблема "фтора" (уничтожения) и "генезис" (возникновения) в связи с движением живет поныне; демокритова проблема "реального небытия" - пустоты - не может устареть; проблема превращения эпикуровых "кинем" в непрерывное движение остается проблемой и сейчас: эти живые коллизии прошлого, адресованные нам и сопряженные с направлением, скоростью, градиентом научного развития, оказываются бессмертными.

Именно так подходил Эйнштейн к мыслителям прошлого и прежде всего к Ньютону. Такая точка зрения не исключает собственно исторического интереса к тому, что ограничивало позитивные ответы науки. Эйнштейн писал, обращаясь к Ньютону: "Ты нашел путь, который в твое время только и был возможным..." Но эта фраза написана после нескольких страниц вполне современной беседы с Ньютоном о вполне современных вопросах и начинается она, как мы помним, личным обращением: "Прости меня, Ньютон..."

Коэн пишет, что его поразило следующее. Эйнштейн видел в Ньютоне мыслителя XVII в. Позитивные решения принадлежали ему, а также следующим двум столетиям. Нерешенные вопросы, противоречия и проблемы XVII в. принадлежат и будущим векам. Они-то и вызывают у Эйнштейна ощущение бессмертия Ньютона и возможность обсуждать с ним, как с живым, проблемы мироздания.

292

Тот, кто беседует с бессмертными, приобщается к бессмертию. Ощущение живого сотрудничества с прошедшими и грядущими поколениями исследователей мира вызывает у Эйнштейна столь характерное для него спокойное отношение к той конкретной форме, которую получила схема основных закономерностей бытия под его пером. Он знал, что единая теория поля как конкретное решение может исчезнуть, не достигнув степени однозначной физической теории. В своих беспрецедентных по интенсивности поисках Эйнштейн относится к проблематичности найденного с тяжелым, подчас трагическим чувством, но никогда у него не было ощущения безнадежности. Он знал, что проблема будет решаться, усложняться и вновь появляться в науке, что исчезновение данного конкретного решения будет смертью во имя истины, непрерывно развивающейся и поэтому бессмертной.

У Эйнштейна наука была в такой степени содержанием жизни, что с отношением к науке было очень тесно связано отношение к собственной судьбе, к своей жизни и к своей смерти. В конце жизни в автобиографическом наброске 1955 г. и в "некрологе" 1949 г. он не столько подводил итоги, сколько намечал перспективы. Впрочем, как уже говорилось, итоговая оценка своей жизни никогда не интересовала Эйнштейна.

Неклассическая наука и проблема смерти и страха смерти

Свободный человек меньше всего думает о смерти, его мудрость в исследовании не смерти, а жизни.

Спиноза

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / История
Медвежатник
Медвежатник

Алая роза и записка с пожеланием удачного сыска — вот и все, что извлекают из очередного взломанного сейфа московские сыщики. Медвежатник дерзок, изобретателен и неуловим. Генерал Аристов — сам сыщик от бога — пустил по его следу своих лучших агентов. Но взломщик легко уходит из хитроумных ловушек и продолжает «щелкать» сейфы как орешки. Наконец удача улабнулась сыщикам: арестована и помещена в тюрьму возлюбленная и сообщница медвежатника. Генерал понимает, что в конце концов тюрьма — это огромный сейф. Вот здесь и будут ждать взломщика его люди.

Евгений Евгеньевич Сухов , Евгений Николаевич Кукаркин , Евгений Сухов , Елена Михайловна Шевченко , Мария Станиславовна Пастухова , Николай Николаевич Шпанов

Приключения / Боевик / Детективы / Классический детектив / Криминальный детектив / История / Боевики