Эйтонский отшельник

— А теперь тебе самое лучшее поспать и как следует отдохнуть, — сказал он. — Оставь мысли об аббате, упавшей иве и всех прочих своих делах в лесничестве. Предоставь все заботы мне, как-нибудь управлюсь. Я сейчас дам тебе одного зелья, оно успокоит боль и усыпит тебя.

Он приготовил питье и, несмотря на все протесты Эйлмунда, заставил его принять лекарство.

— Он скоро заснет, — сказал Кадфаэль девушке, когда они вышли в другую комнату. — Но проследи, чтобы ночью отец был тепло укрыт, потому как он и впрямь простудился и его немного лихорадит. Сейчас я уеду, но буду наезжать сюда через день-два, покуда не увижу, что дела идут на лад. Если тебе придется с ним туго, потерпи. Это значит, — не так уж он и плох.

— Да нет, он со мной как шелковый, — сказала девушка весело и беззаботно. — Ворчит, конечно, но никогда не бьет. Я умею с ним ладить.

Когда она открыла дверь, чтобы проводить Кадфаэля, стало уже смеркаться, но небо все еще золотилось каким-то влажным, таинственным отсветом, слабо сочившимся сквозь ветви деревьев, которые окружали сторожку лесничего. А прямо на траве, у ворот, неподвижно сидел Гиацинт, ожидая с бесконечным терпением, каким, наверное, обладало лишь дерево, к которому он прислонился спиной. Кадфаэль подумал, что даже эта неподвижность напоминает в юноше дикого зверя. И быть может, даже не охотящегося хищника, а зверя, на которого идет охота и который своей неподвижностью и молчанием пытается спастись от преследователя.

Едва заметив, что дверь отворилась, Гиацинт одним легким движением вскочил на ноги, но за ограду не пошел.

Сумерки не помешали Кадфаэлю заметить, как юноша и девушка обменялись быстрыми взглядами. На лице Гиацинта не дрогнул ни один мускул, оно оставалось неподвижным, словно вылитым из бронзы, но от Кадфаэля не утаился блеск золотистых глаз юноши, затаенный и яростный, как у кота, и столь же внезапно вспыхнувший и, бросив легкий отсвет на лицо Аннет, потухший в глубине зрачков. Чему же тут удивляться? Девушка была хороша собой, юноша весьма привлекателен, и к тому же нельзя было не принять во внимание, что ее отцу он оказал неоценимую услугу. Все это нисколько не противоречило человеческой природе, ведь в силу обстоятельств отец и дочь стали юноше близкими людьми, равно как и он сам им обоим. Едва ли найдется чувство более сильное и приятное, нежели чувство человека, совершившего благодеяние — оно даже превосходит чувство благодарности того, кому это благодеяние было оказано.

— Я, пожалуй, поеду, — негромко сказал Кадфаэль в темноту и, стараясь удалиться незаметно, сел верхом на лошадь, не желая нарушать того очарования, которым были охвачены двое молодых людей.

Однако, отъехав в темноту, царившую под деревьями, монах все-таки обернулся и увидел, что те двое все еще стоят, как он их оставил, и услышал, как юноша своим звонким в безмолвных сумерках голосом вымолвил:

— Я должен поговорить с тобой.

Аннет ничего ему не ответила, но, вернувшись, тихо прикрыла дверь дома и пошла к воротам, где ее дожидался Гиацинт. А Кадфаэль тем временем тронул поводья и пустился в обратный путь через лес, почему-то чувствуя, что улыбается, хотя он, по здравому размышлению, пришел к выводу, что едва ли у него имелись достаточные основания улыбаться. Ибо, что ни говорите, он не мог найти ничего такого, что могло бы более, чем на мгновение, удержать этих двоих вместе, — дочь лесничего могла бы составить пару какому-нибудь энергичному, подающему надежды местному парню, но никак не побирающемуся страннику, чья жизнь зависела от милосердия благотворителей, человеку без земли, без своего дела, без роду и племени.

Прежде чем отправиться к аббату Радульфусу и доложить ему, как обстоят дела в Эйтонском лесу, Кадфаэль повел лошадь в конюшню, чтобы поставить ее в стойло. Даже в это позднее время в конюшне наблюдалось какое-то движение, прибывали гости, и здесь устраивали и обхаживали их коней. Правда, в эту пору года путников на дорогах графства было совсем немного; летняя суматоха, когда многочисленные купцы и торговцы разъезжали туда-сюда непрестанно, уступила место осеннему затишью. Лишь позже, с приближением праздника рождества Христова, странноприимный дом вновь будет полон путников, направляющихся домой навестить родственников. А теперь, в промежутке, тем, кто дал обет оседлости, вполне можно было найти время, чтобы присмотреться к прибывающим и удовлетворить свое человеческое любопытство в отношении тех, кто ездит с места на место в зависимости от времени года и своей надобности.