Эйвери: тройной отбор

– Я не хочу этого! Я могу приносить пользу Таврии, Эйвери! И хочу доказать это не словами, а делом! Вот увидишь, когда на твою голову ляжет корона! Тогда ты скажешь: Аида, твои заслуги перед Таврией неоценимы! Ты – достойная подданная своей королевы! А еще, достойна места в Сенате.

Я мотнула головой и, крепко обняв девушку, произнесла:

– Нет. Ты гораздо большее. Ты – настоящая подруга. А это, поверь мне, гораздо ценнее!

Первая хорошая новость за последние дни – Рен жив, и он движется к замку. Но надежд на то, что успеет почти не оставалось, особенно после того, как вечером суд надо мной продолжился. Да, именно суд, потому что на этот раз на мои запястья надели наручники. Когда я отдавала малышку Эйвери своим друзьям, понимала, что могу оказаться на плахе. Сейчас мои страхи обрели плоть.

А хуже всего, что некому встать на мою защиту. Большинство гвардейцев, которые в заговоре не участвует, придерживаются древнего договора. Даже королеве Айсефлоре нечего возразить. Как бы смешно и горько ни звучало, но Вайлен захватил власть по закону. Пусть и действовал при этом совсем незаконными методами.

Мои доводы о том, что мы с Ренальдом разрабатывали проект реформы об усыновлении, во внимание не приняли и высмеяли.

– Кроме того, дорогуша, – иронично заявил Вайлен. – Даже буде данный закон принятым, он обратной силы не имеет. Отдавая ребенка, ты совершила преступление! И теперь можешь смягчить свой приговор лишь одним.

Я понимала, какой вопрос он задаст.

– Нет.

– Ты обязана рассказать, кому отдала ребенка!

– Нет. Вы решили меня казнить – так казните. Но имени этих господ вам не узнать никогда! Вы можете отнять мою жизнь, жизнь моего ребенка, но вам не разрушить жизнь той малышки!

Окт Рамес пожал худыми плечами и фыркнул.

– Да мне, в сущности, без разницы. Думаю, приговор очевиден, господа. Виновна. Кто за – поднимите руки.

Сенат в полном составе поднял руки. Не проголосовала только королева Айсефлора.

– У вас особое мнение, моя дорогая?

– Этот закон давно устарел. Дети должны расти в семье, где их любят, где них будут заботиться!

– О них прекрасно заботятся в приютах! – отмахнулся эйсфери.

– Вам бы там вырасти, тогда бы и поговорили! – не сдержалась я.

– Не это сейчас предмет обсуждения! Приговор вынесен – виновна. Мера наказания одна – смертная казнь. Приговор исполним на рассвете.

Король с королевой что-то возражали, Ленард приводил свои доводы, но их уже никто не слушал. Вайлен поднялся и покинул зал через второй выход, а Сенаторы неспешно покидали помещение, погрузив его в гул разнообразных голосов.

У меня перед глазами все плыло. В ушах стояли слова: «приговор исполним на рассвете».

На рассвете.

Рен не успеет. Никакая любовь, никакая магия не позволят ему за ночь преодолеть расстояние, которое он осилит лишь за два дня, а открыть портал птице не под силу. К тому же, день ото дня он слабеет …

По щекам катились слезы, когда меня волокли куда-то.

В этот раз зверствовать не стали. Меня заперли не в катакомбах, а в обычной спальне с решетками на окнах и железной дверью. Я кусала губы, заламывала руки и всю ночь металась в поисках выхода. Но выхода не было. Ни из комнаты, ни из сложившегося положения.

На рассвете меня казнят за то, что я дала малышке Эйвери возможность жить в любящей семье и никогда не узнать, что родная мать от нее отказалась.

За это Таврия лишится наследника.

Впрочем, не нужно лишних драм. Рен все же жив. Он вернется. И обязательно наведет в стране порядок. Меня похоронят, а он завершит отбор и обязательно подарит королевству наследника. Жизнь продолжится, и мир не рухнет, и Таврия устоит. Это война, а на войне невозможно без жертв…

К утру я уже почти смирилась со своей участью и успокоилась. Слезы высохли, страх сменился грустью. Если бы мне предложили прожить эти моменты заново, я бы ничего не стала менять. Все равно бы передала Эйвери на удочерение, а, значит, и жалеть мне не о чем!

К утру в замке стало неспокойно. Сквозь зарешеченное окно я видела, как сооружают постамент для виселицы, как снуют по площади гвардейцы, придворные и странные люди, с наглухо закрытыми капюшоном лицами. Где-то в глубине души зародилась надежда, что все будет как прежде. Что вот-вот распахнется дверь, на пороге окажется Ренальд и, с усталой улыбкой на губах скажет, что все позади.

Но в дверях стоял вовсе не Ренальд. И улыбка на губах Вайлена была отнюдь не усталой. Хорошо отдохнувший, но неизменно отталкивающий окт Рамес, самодовольно улыбался, глядя на меня как на жертвенного агнца. Пожалуй, именно им я сейчас и являлась. Заявить о том, что я ношу под сердцем наследника стало нашей ошибкой. Если бы мы скрыли, если бы молча дождались Ренальда, если бы дали Вайлену возможность поиграть эти дни в регента…