Петерс направляет новое письмо, Ленин с ним знакомится: Екаб полагает, что Сафаров допускает нарушения в проведении национальной политики в Туркестане и просит отозвать Сафарова. Ленин направляет письмо Молотову с пометкой: «Вернуть!» и поручает ему же подготовить «материалы обеих сторон». Вопрос серьезен, и 23 сентября Ленин пишет письмо Молотову (пока не разысканное), вероятно касающееся и Петерса, ибо в журнале исходящих документов имеется запись: «Закрытый конверт Молотову (вернуть письма Томского и Петерса)».
Заседание Политбюро состоится 14 октября, но еще 12 октября Ленин высказывается «за освобождение председателя комиссии ВЦИК по делам Туркестана М. П. Томского от работы в Туркестане».
Мы не располагаем материалом о том заседании Политбюро ЦК РКП (б), но знаем, что на нем был определен новый состав Туркбюро и Турккомиссии и были намечены основные задачи партийной и советской работы в этом экономически, политически и национально сложном советском крае.
Можно полагать, что на Политбюро шел разговор и о том, чтобы отозвать Петерса, хотя мотивы в этом случае должны были быть совсем другие, ибо никакой особой «линии Петерса» не обнаружилось. Петерс, глубоко осознавая важность правильной национальной политики Советской власти в Туркестане, был тверд в реализации этой политики. Ленин и другие члены Политбюро наверняка читали статью Петерса «Восток и Советская Россия», напечатанную в «Известиях ВЦИК» за каких-нибудь два месяца до заседания Политбюро, в которой со всей ясностью обнаруживаются взгляды Петерса на «горячие точки» Туркестана. О том же говорило и декабрьское (1920 г.) письмо Петерса ко всем чекистам Туркестана. В нем, заостряя внимание на недопущении какого-либо великодержавного шовинизма, он писал относительно приезжих работников: «ЦК РКП присылает не одну сотню работников из Москвы, которых ЦК КПТ направляет на места и которые горят желанием работать. Но задачи приезжих товарищей не должны сводиться к генеральствованию…а к помощи этому населению изжить невежество, выбраться из той ямы мглы и суеверий, в которой его держал капиталистический мир».
Статья Петерса и его письмо были великолепным примером понимания, без преувеличения скажем, существа ленинской национальной политики на Востоке, в частности в Туркестане. В его практических делах тоже не обнаружилось существенных недостатков и отклонений от партийной линии. Ему в острый момент политических столкновений удалось заручиться поддержкой основного ядра партийцев, что свидетельствовало о знании дел и способности защитить свои позиции. В то время, когда некоторых отзывали из Ташкента, Политбюро оставляло Петерса «на виду» в лучшем смысле этого слова: чтобы продолжать свою полезную деятельность во имя Советской власти и свободы людей Востока.
Менее чем через месяц после разбора дела по Ташкенту потребовалось укрепить политические отделы на железнодорожном транспорте. Ленин обменивается об этом мнением с Дзержинским в Народном комиссариате путей сообщения и пишет 9 ноября 1921 года: «Политотдел (НКПС) мы (с. об.) сейчас постановили усилить (вероятно, Петерс войдет)». Но тогда Петерс остался в Ташкенте.
И все же, была ли «линия Петерса»? Со всей определенностью ответим: была! Это линия «чернорабочего революции». Линия партии, Ленина. Самая трудная, ибо это линия правды, пролетарской и человеческой справедливости. И за нее надо бороться, надо платить иногда самой дорогой ценой — жизнью.
Антонина Захаровна Петерс вспоминала: «В Ташкенте у Екаба Христофоровича была трудная, напряженная работа… Ему приходилось находиться на работе до поздней ночи или неделями практически не покидать седла лошади. Нервы были предельно напряжены, и он бывал вспыльчив, порой и несправедлив с сотрудниками, зато и себя не щадил».
В эти дни Петерс практически не бывал ни дома, ни в своем служебном кабинете. И когда он успевал спать, никто не знал. Его видели то там, то здесь в натянутой кожаной фуражке, замечали суровое выражение донельзя усталого лица, хрипотцу в голосе, надорванном постоянными разговорами, выступлениями.
ВРЕМЯ ТОРОПИТ
Антонина родила сына.
Петерса в тот день не было в Ташкенте; он кочевал, мотался по старым караванным дорогам, тяжело ступал по барханам, ощущая на зубах неприятный скрип.
Вернувшись, Екаб узнал радостное известие. Когда увидел Антонину, удивился: материнство сделало ее еще красивей, еще родней. Он уже не мог точно сказать, с какого момента общих дней любил ее, свою жену, так, как это чувствовал в этот незабываемый час…
Пришла радиограмма — Петерса отзывали в центр! Известие не удивило, хотя он меньше всего ожидал получить его теперь. Истекало полтора года работы Петерса в Туркестанской республике. Он так втянулся в свои далеко не легкие и столь многообразные дела, так сработался с друзьями и товарищами — Абдуллой Ярмухамедовым, секретарем Полисом, следователем Юденичем и, конечно, Яном Рудзутаком, одним из умнейших людей в РКП (б), с ним Петерсы жили в ташкентской «коммуне».