Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность

Эта записка в связи с другими обстоятельствами так подействовала на княгиню, что она сильно заболела, и окружающие даже опасались за ее жизнь.

Но императрица несмотря на перемену отношений исполнила свое обещание: она была восприемницей новорожденного сына Дашковой. Впрочем, на этой формальности все и кончилось: государыня даже не спрашивала о здоровье матери новорожденного. Вскоре Дашкова, по некоторым известиям, должна была с мужем уехать из Москвы, а по рассказу Дидро, только болезнь спасла ее от ареста.

Так прервались надолго добрые отношения недавних друзей; они возобновились с более мирным оттенком некоторое время спустя, когда Екатерина II не могла уже опасаться, что ее упрочившейся славе повредит популярность Дашковой, и когда сама княгиня, наученная горьким опытом жизни, стала несколько тактичнее и даже научилась говорить не совсем заслуженные комплименты.

В конце декабря 1763 года княгиня, оправившись от болезни, явилась в Петербург; но Дашковым уже не было места во дворце; они поселились в наемном доме.

Когда в 1763 году императрица отправила войска на запад поддержать кандидатуру Понятовского на польский престол, в том числе выступивших в поход генералов был и Дашков. Лето 1764 года княгиня провела на даче своего родственника, Куракина, в полном уединении, с детьми и девицей Каменской. Обстоятельства складывались так, что опять навлекали подозрение на княгиню. По соседству жил родственник ее, Петр Иванович Панин. Его посещал, между прочим, Мирович. Конечно, и Дашкова встречалась с ним у родственника. Посещения Мировича отнесли на счет Дашковой, имевшей уже весьма “красную” репутацию. Это было таким обстоятельством, которое отнюдь не могло охладить неприязни к ней императрицы. Однако и в этом случае, как и раньше, вся вина Дашковой была лишь в том, что она не стеснялась громко и откровенно высказывать свои мысли.

В доме своей тетки Паниной в сентябре 1764 года княгиня узнала о смерти своего мужа, ставшего жертвой лихорадки во время переходов с отрядом. Княгиня лишилась чувств при этом печальном известии. Но она была не из такой породы, чтобы долго позволять себе “разнюниваться” и сентиментальничать. Ее и тогда уже обладавшая большими задатками практичности, живая, жаждавшая деятельности натура скоро нашла выход из охватившей ее грусти. Если Дашковой не удалась та роль, которую она думала разыгрывать в общественной жизни, то теперь сама собою ясно обозначилась перед ней цель: воспитание детей и приведение в порядок расстроенных дел мужа.

Князь Дашков – добродушный и хороший человек, не обладавший особенными дарованиями (хотя княгиня и расписывает его самыми радужными красками в своих мемуарах в этом смысле), – был бонвиваном, не прочь покутить, завести интрижку и вообще сделать то, что было в нравах тогдашней молодежи. Конечно, его дела не могли быть особенно в порядке, и честь приведения их в блестящий вид принадлежит его молоденькой вдове, доказавшей своей деятельностью, что она не меньше смыслит и в практических, деловых вопросах, как и в политике с наукой.

Вскоре после смерти мужа вдова написала письмо к Екатерине II, – письмо, свидетельствующее, что Дашкова отнюдь не пренебрегала “просить” и пользоваться из того источника, откуда черпали все тогдашние лица ее круга. Приводимый ниже отрывок из этого послания довольно живо иллюстрирует непоследовательность философии автора мемуаров и разлад его теории с практикой.

Описав трогательными чертами, – обычная манера всех подобных просительных писем, – свое печальное положение после смерти мужа, княгиня заканчивает: “Я себя и с моими младенцами повергаю к монаршим стопам вашим: воззрите, всемилостивейшая государыня, милосердым оком на плачущую вдову с двумя сиротами, прострите щедрую свою руку и спасите нас, несчастных, от падения в бедность!”.

Хороша бедность “философа”, обладавшего несколькими тысячами душ! И как не похож автор этого шаблонного письма на гордого автора записок, где высказываются благородным языком многие возвышенные истины!

Молоденькая вдова, решив не продавать ни одной пяди родовой земли, сумела в несколько лет уплатить долги мужа и привести в отличный вид свое хозяйство. Нередко это достигалось, даже в те молодые годы, путем чрезмерной экономии и не совсем благосклонного отношения к своим “вассалам” – душам. Как это ни грустно, но следует отметить в романтической княгине Дашковой весьма практические свойства – черта, отмечаемая единогласно всеми ее современниками... Казалось бы, “дистанция огромного размера” между идеальными воззрениями на обязанности к обществу, как о том трактуется на многих страницах записок, и самой обыкновенной, чичиковской практичностью, обнаруженной на Деле; но душа человеческая такова, что в ней нередко способны совмещаться крайние противоречия...