Из интересных писем старшей мисс Вильмот, жившей у Дашковой в последние ее годы, выясняются многие подробности как образа жизни княгини, так и привычек того общества, где она вращалась. Мы приведем наиболее любопытные из этих сведений.
Последние годы княгиня жила в своем имении Троицком и в Москве, изредка навещая другие поместья и совершая поездки к родственникам и по некоторым монастырям, которые показывала своим гостям-англичанкам. Она, при своей хозяйственности, привела Троицкое в блестящий вид: там были прекрасный парк и сад в английском вкусе, масса хозяйственных построек, оранжерей и теплиц. Интересно было смотреть на эту маленькую старушку, среди ее богатых владений, одетую в сюртук из темного сукна, иногда с колпаком на голове и с оборванным платком на шее – подарком мистрисс Гамильтон, с которым Дашкова не расставалась 20 лет и который уже превратился в тряпку...
В этом-то Троицком властвовала княгиня; сюда наезжали нередко ее титулованные и богатые родственники и знакомые, причем гостеприимство хозяйки выражалось часто в довольно оригинальной форме: она, будучи экономной, заставляла работать лошадей, – предварительно, конечно, накормив их, – на которых приезжали гости. Сюда посетители возили подарки, которые княгиня иногда бесцеремонно требовала. И у нее в Троицком хранилась масса всевозможного хлама.
Богатство хозяйки, ее высокое придворное звание и значение при дворе, а также ее образование и ум – все это обусловливало тот глубокий почет и уважение, которыми пользовалась княгиня у себя, в Троицком, и в Москве.
Известно, что Москва в конце прошлого и начале нынешнего столетий играла роль сборного пункта потерявших значение, но когда-то пользовавшихся им вельмож. В Петербурге, где их заменили другие, бывшие властелины не могли играть уже первых ролей и им часто приходилось стушевываться перед “молокососами”, но в первопрестольной они могли развернуться “вовсю”. Во времена Дашковой в Москве было немало этих развалин прошлых царствований. Эти дряхлые старики, украшенные всеми высшими орденами, гордые воспоминанием о своем давно уже миновавшем значении, блиставшие звездами, бриллиантами и камергерскими ключами, ходили по громадным залам своих дворцов, как какие-то призраки или привидения. Они важно блюли этикет, ездили на восьми лошадях, в парадных каретах, цугом, и обедали с гайдуками за креслом.
Среди этих развалин минувшего возвышалась монументальная фигура Алексея Орлова, самого богатого из московских вельмож. Атлетическое сложение и суровая энергия его лица, отмеченного шрамом, по-прежнему отличают этого знаменитого старика от толпы его современников. На его руке, осыпанной бриллиантами, всегда можно видеть портрет Екатерины II.
Десятки лет прошли с тех пор, как между Орловым и Дашковой вспыхнула жестокая вражда, и в течение этих долгих лет они не встречались. Но зимой 1804 года старые враги помирились.
Княгиня Дашкова терпеть не могла Орловых, в особенности Алексея, который, конечно, платил ей тем же. Эта нелюбовь к главным участникам события 28 июня 1762 года была одной из причин того охлаждения государыни к Дашковой, о котором мы уже говорили. Но теперь старым недругам не из-за чего было враждовать.
– Много утекло времени, граф, с тех пор, как мы виделись, – говорила княгиня при встрече с Орловым, – мир, в котором мы когда-то жили, так переменился, что наше свидание теперь, мне кажется, более всего походит на встречу за гробом.
Начиная с Орлова, вся московская знать относилась очень почтительно к княгине, считавшейся в Москве первой особой. Это почтение, может быть, обусловливалось и боязнью насмешливого и острого языка княгини. В честь Дашковой, в особенности когда она жила в Москве с сестрами Вильмот, давались знатью балы, из которых гомерическим богатством и чисто русскими особенностями отличался пир, данный чесменским героем в честь Екатерины Романовны.
Все было богато и оригинально на этом празднике, атлетическая фигура самого хозяина с алмазным портретом Екатерины II на груди высилась над всеми присутствующими. За графом стояли два гайдука с карликом. Шут забавлял публику своими дурачествами. Толпы рабов разных наций в пестрых костюмах расхаживали по длинному ряду комнат и разносили гостям лакомства и напитки. Грациозная, молоденькая дочь хозяина принимала деятельное участие в танцах. По желанию отца она проплясала танец с шалью, тамбурином, казачка, цыганку и пр., причем две служанки выполняли вместо нее фигуры, считавшиеся не совсем приличными для молодой графини. Гости стали в круг и благоговейно любовались хозяйской дочерью. За танцами последовал ужин со страшным количеством блюд. Тост за Дашкову был провозглашен при громе труб и литавр, и все собрание встало и низко ей поклонилось... За ужином хор песенников тянул русские песни, а когда он умолкал, раздавались звуки рогового оркестра, – все это были свои крепостные...