Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы

Москва была разукрашена, раззолочена, всюду гирлянды цветов, празднично разодетый народ, восторженные крики толпы. Кажется, половина России, разряженная и увешанная драгоценностями, собралась в Москву, чтобы приветствовать императрицу и цесаревича. Павел пугался, жался, но не к матери (было как-то неудобно), а привычно – к Панину. Тот поддерживал наследника, как мог.

Екатерина улыбнулась:

– Привыкай, Павлуша, теперь всегда так будет.

Тот одними губами еще в корочке после жара прошептал:

– Я лучше домой…

Да, какой из него император? Тотчас и власть отберут, и жизнь вслед за властью. Придется править за него, пока не подрастет. В тот миг Екатерина была даже готова сама поверить, что отдаст власть повзрослевшему сыну. Но только в тот миг, в глубине души она прекрасно понимала, что никогда не отдаст. И не просто власть не отдаст, править не позовет даже рядом с собой. Слишком долго она ждала этого часа, слишком многое передумала, слишком хорошо знала, как должно быть в стране.

Понял это и Панин; Никиту Ивановича не могло обмануть внимание матери к сыну, наставник цесаревича прекрасно понимал, что Екатерина торопится короноваться, чтобы получить полную власть в свои руки, вовсе не для того, чтобы ее вскорости отдать сыну, что Павел будет для матери помехой. Понимал, но поделать пока ничего не мог.

Панин уже осознал, что регентшей Екатерину не сделать, не на ту напал, придется терпеть императрицей, пока сын не повзрослеет. Одно дурно: все больше голосов раздается, чтобы она замуж вышла. В этом, а не в самовластье императрицы, была куда большая угроза для Павла, а следовательно, и для самого Никиты Ивановича. Если Екатерина с немецкой педантичностью станет наводить в России порядок, то пусть наводит – оттого никому не хуже. Но если она выйдет замуж, то наследника могут и убрать…

Панин зубами скрипел, когда слушал о возможности брака Екатерины и Ивана Антоновича, слабоумного заключенного Шлиссельбургской крепости. В том, что свергнутый император действительно слабоумен, наставник цесаревича не сомневался, слышал об этом от Петра: тот рассказывал о своем посещении узника. Немудрено, не знать в жизни ничего, кроме стен каземата, и никого не видеть, кроме неграмотных тюремщиков, где тут взяться уму-то?

Но воспитателя бесило и предложение Бестужева, которого Екатерина вернула из ссылки. Алексей Петрович точно в опале разум потерял, он соглашался с венчанием императрицы и Гришки Орлова! Неужели неясно, что тут же последует новый переворот и чем закончится – неизвестно.

От невеселых размышлений о семейных проблемах и проблемах власти сидевшей напротив него красивой женщины Панина отвлекли выкрики толпы:

– Матушка Екатерина Алексеевна! Матушка-государыня!

В Москве народ не кричал «Виват!», как в Петербурге, тут больше «матушка!». Какая она им матушка, ежели Екатерина немка? Но Панин должен признать, что, несмотря на немецкий акцент, Екатерина куда больше русская, чем сестры – бывшая фаворитка Петра III Лизка Воронцова и Екатерина Дашкова.

Умно поступала императрица-немка, ох, умно. Народу улыбалась, крестилась размашисто на каждый крест на соборном куполе по пути, а их на Москве множество. Над древней столицей плыл приветственный колокольный звон, заставлявший истово креститься и всех остальных. И вот это единение императрицы с народом казалось особенным. За движение руки ото лба к поясу и от правого плеча к левому ей многое могли простить, тем более, в России хорошо знали, что Екатерина не играет, она и впрямь твердо держит посты и соблюдает все правила…

– Наша… матушка… государыня… наконец-то, после немчуры своя русская…

Скажи кому, что Екатерина больше немка, как и Петр, не поверят, а то и побьют. Уже по Москве слух пустили, что ее в детстве выкрали из России, а государыня-матушка Елизавета Петровна заставила вернуть, чтобы за своего племянника-немчуру замуж выдать. Наследник хоть наполовину русским будет…

Панин злился на глупые слухи, но что можно возразить, что наследник русский только на одну восьмую, потому как из его предков только дед Петр Великий русским был, а все остальные родственники немцы? Да и не тем заняты мысли Никиты Ивановича: наследник больно плох, жар сначала спал, а потом снова усилился.