Екатерина Великая

Ночью у Екатерины начинается головокружение, похожее на легкий апоплексический удар. Она скоро справляется с ним и уже на следующий день решает возобновить переговоры, чтобы достигнуть компромисса. Никогда она не любила признавать себя побежденной. Этот хлыщ молод еще отбивать у нее наживу. Бал состоится, и Густав явится на него. Увидев вновь красавицу Александру, он из любви к ней откажется от смехотворных претензий протестантского монарха. Но вот девица от огорчения слегла и умоляет бабушку избавить ее от нового испытания и не устраивать встречу с тем, кто ее публично унизил. Екатерина тут же пишет ей грозную записку: «Чего вы плачете? Вещь отложенная еще не потеряна. Умойте глаза и уши холодной водой… Вчера я была нездорова. Вам обидно, что произошла задержка, вот и все».

После такого ответа Александра является на бал с покрасневшими от слез глазами и неуверенной походкой. Здесь же и Густав, вежливый как никогда. Но отношения между молодыми напрочь испорчены. С первого же взгляда Екатерина понимает, что исправить дело невозможно. С Александрой рядом не влюбленный жених, а непреклонный лютеранин, полный монаршей спеси. Упрямый швед и русская царевна! Он не отступит от своего решения. И Екатерина тоже, со своей стороны, не может уступить, чтобы не потерять престиж. Не для того она царствовала тридцать четыре года, чтобы сегодня сдаться. Тем хуже для «девчонки».[158]

В этом деле жалеть надо не девочку, страдающую от оскорбленного самолюбия или от любви, а ее, императрицу, чей престиж запятнан, а авторитет впервые в жизни поколеблен. Порой ей кажется, что вечером 11 сентября был нанесен удар не только по чувствам и политическому положению, но и по глубинным истокам ее собственной энергии. Пора кончать! Пора кончать! На русско-шведском союзе поставлен крест. Ни о каком обручении не может быть речи. После бесчисленных извинений, комплиментов и расшаркиваний король Швеции и регент уезжают в Стокгольм.

Александра вся в слезах, она заболевает. Екатерина нежно ухаживает за ней, душа ее неспокойна. Да и здоровье ее дает сбои. Колики, начинающиеся обычно после сильных переживаний, не оставляют ее. На ногах вскрываются язвы. Какой-то врач советует ей ванны для ног из холодной морской воды. Однажды вечером, прогуливаясь с госпожой Нарышкиной в Царскосельском парке, она замечает падающую звезду и со вздохом говорит: «Это предвещает мне смерть». Подруга возражает, говорит, что раньше Ее величество не верила в приметы и осуждала суеверие. «Да, это было раньше», – отвечает та грустным голосом. И добавляет, что чувствует, как «сдает на глазах». Себе она отвела срок жизни в восемьдесят лет; сейчас ей шестьдесят семь, а силы иссякли. «Екатерина Вторая пришла после Петра Первого, – писал ей Дидро в 1774 году, – но кто сменит Екатерину Вторую? Это должна быть личность исключительная, и явиться она должна либо немедленно, либо через века». Больше, чем когда-либо, она озабочена обеспечением наследия императорского трона. В ее глазах Павел для этого совершенно не годится. Ее сменит ясноглазый, великодушный Александр, он сумеет, не изменяя идеям справедливости, выдержать напор революционной бури, наступающей из Франции. По первоначальному замыслу, манифест о новом порядке наследования должен был быть опубликован в начале 1797 года. Но зачем ждать? Почувствовав внезапно нетерпение, Екатерина решает обнародовать свое решение 24 ноября 1796 года, в день своих именин.

До этого важного события она себя бережет и показывается перед придворными только на церковной службе по воскресеньям да на обеде. Шагает она все тяжелее, опираясь при этом на палочку. 14 ноября сэр Чарльз Уитворт находит ее «веселее и милее обычного». Но Ростопчин, знающий ее лучше, пишет: «Здоровье ее ухудшилось. Гроза, явление необычное в это время года в наших краях, да такая сильная, какой не бывало со времен кончины императрицы Елизаветы, очень сильно подействовала на нее. Она больше не выходит». Однако продолжает пристально следить за развитием событий в Европе. Ее радует весть об отступлении генерала Моро, вынужденного вновь переправляться через Рейн. Директория ей так же противна, как и Конвент. Она мечтает, что Франция, страна цареубийц, будет разгромлена. Неверным почерком пишет она записку австрийскому дипломату Кобенцлю: «Спешу сообщить Вашему превосходному Превосходительству, что превосходные войска его превосходного двора полностью разгромили французов». В тот же вечер собирает она ближайших друзей в Эрмитаже и забавляется шутками неисправимого Льва Нарышкина. Переодевшись в уличного лотошника, он предлагает ей, с клоунскими прибаутками, моря и горы, реки и троны, целые народы. Она так много смеется, что в боку закололо, и она удаляется в свои покои.