Эхо чужих грехов

Алексей развернул бумажку, прочитал и молча протянул записку Щеглову. Печатные английские буквы на листке сложились в два русских слова: «Матушка, нет».

– Мать забрала Василия с собой, – произнёс Алексей. Он перевёл Щеглову слова англичанина и вдруг вспомнил: – А ведь вчера был день рождения Анастасии Илларионовны, просто из-за случившегося кошмара всё вылетело у меня из головы.

– Возмездие принимает разные облики, – философски заметил Щеглов, но сразу вернулся к прозе жизни: – А где же князь Николай?

Черкасский задал тот же вопрос англичанину, и врач сообщил, что сын покойного оплатил все счета, велел готовить тело к отправке в Россию, а сам поехал в церковь, заказывать службу.

– Если нужно, я могу сопровождать гроб, – предложил Щеглов.

– Спасибо, но я думаю, кузен откажется от любой помощи.

– Ну что ж, мою задачу можно считать почти выполненной, – заметил Щеглов. – Среди русских эмигрантов мне больше искать не нужно, если только французов расспросить о процентщице Триоле. Не подскажите, как на них выйти?

Это-то как раз оказалось просто. Все поставки из Франции шли в лондонский порт через контору Штерна, да и всех французских швей тот знал прекрасно. Так что первая мысль Щеглова о встрече с поверенным оказалась правильной. Оставив в распоряжении поручика свой экипаж, Алексей вернулся на Аппер-Брук-стрит. На пороге дома сердце его дрогнуло от счастья: здесь его ждала Катя.

В доме царила весёлая суета: освобождали детскую. Алексей спросил у мадемуазель де Гримон, где сейчас его жена, и Луиза указала на музыкальный салон:

– Миледи с малышом и Генриеттой ушли туда.

Алексей отправился искать жену. Уже в вестибюле он услышал звуки рояля и чарующий голос, выводящий слова забавной французской песенки. Черкасский подошёл к дверям салона и замер, любуясь прелестной картиной: на банкетке перед роялем сидели Генриетта и Катя. Они в четыре руки наигрывали песенки, а на коленях у матери замер Павлуша. Жена первой заметила Алексея.

– А вот и наш папа, – обрадовалась она.

Катя поднялась и, прижимая к себе сына, подошла к мужу. Алексей с нежностью поцеловал маленькую ручку Павлуши и гладкий лоб жены над тонкими дугами соболиных бровей, а потом обратился к Генриетте.

– У вас ангельский голос, мадемуазель! Честно скажу: я ещё не слышал такого тембра. Вы можете петь оперу?

– Да, милорд, Моцарта, Гайдна и нового композитора – Россини.

– Спойте для меня что-нибудь по вашему выбору.

Алексей обнял жену и увлек её вместе с малышом на диван, где сел, обняв уже обоих. Генриетта выбрала ноты и запела арию из «Волшебной флейты». Яркое сопрано играло множеством тонких оттенков. Алексей пришёл в восторг.

– Мадемуазель, вы станете большой звездой, все театры мира будут ссориться из-за вас, – заявил он.

Генриетта притихла за роялем, комплимент её даже как будто огорчил. Наконец она горько вздохнула и ответила:

– Увы, милорд, я мечтала об этом, но мне не суждено…

– Почему?

В разговор вмешалась Катя:

– Луиза получила письмо из канцелярии нового французского короля, что он признаёт наследные права единственной дочери казнённого герцога де Гримона. К счастью, во время революции его поместья не сумели продать. Теперь земли возвращают Генриетте, она станет герцогиней и богатой невестой, – объяснила Катя и обратилась к девушке: – Не расстраивайся, дорогая! Вспомни, как вы с тётей тяжело жили, теперь ты по праву получишь всё, что принадлежало твоим родителям.

– Это так, миледи, но я хотела петь, – отозвалась Генриетта и, попрощавшись, ушла.

– Бедняжка не помнит Франции и не может оценить своей удачи. Письмо пришло только вчера, и Генриетта ещё не пережила крушение своей мечты.

Катя положила голову на плечо мужа, а он поцеловал её в макушку.

– Папа, – зазвучал требовательный голосок, и маленькие ручки ухватились за шею Алексея.

– Да, дорогой? Чего ты хочешь? – Черкасский прижал сына к сердцу. Господи, какая это была радость! Подхватив малыша, Алексей обнял Катю, и они пошли смотреть на свои обновлённые комнаты.

Глава тридцать девятая

Вальс

Целую неделю провели Алексей и Катя в объятиях друг друга. Жизнь в доме протекала без них. Всего лишь раз князь вышел из спальни: чтобы отправить на «Афродите» Николая, увозившего в Россию тело своего отца. Кате было стыдно, что она больше не навещает ни Долли, ни великую княгиню. Но как оторваться от мужа? Это было просто невозможно!..

Еду Черкасским оставляли на маленьком столике под дверью. Сегодня там кроме накрытых крышками блюд лежало письмо от графини Ливен. Катя вздохнула и вскрыла конверт. Долли писала: