Эхо любви. Стихотворения. Поэмы (сборник)

Строка, вырвавшаяся у Рождественского, словно непроизвольное «чур меня» – выдает тревогу лирического героя. Количественный круг вещного существования, кольцо внешнего земного устроения, замкнувшее его поэзию, заставило и его дрогнуть наконец. Он начинал с обличения вещного существования обывателей, он ненавидел их комоды, их обеды, их одежды. Тогда, бросив им вызов, он осознал себя, обнаружил в себе человека. И вот парадокс: чисто человеческая энергия, направленная на самое себя, – в конце концов срывается на свой первый, нижний горизонт – к вещам. Естественное существование, замкнутое на себе, рано или поздно идет по кругу. Достоинство обесценивается. Сначала: будем великими! Мы – не винтики! Мы не шестеренки! Потом: «Лечь ступенькой»… «Мы – камни в фундаментах ваших плотин…» Сначала – бунт против вещей. Потом – вещный круг, замкнувший в себе и мир, и время. Почему так получается? Личность, созидающая себя на одном отрицании: НЕ винтики, НЕ шестеренки… – получает в ответ то самое, что она отрицает, но под другой вывеской, из этого круга нужен прорыв, прорыв творческий, созидающий. Между миром, из которого ты еще не вылупился, и миром, который ты способен объяснить – лежит путь личности: драма духовного самопостижения, внутренняя катастрофа, катарсис, обновление, после которого личность должна вырасти, чтобы мудростью своего опыта объяснить мир и осознать себя заново – в единстве с ним.

Не вижу в Рождественском очищающей катастрофы. Бездны нет. Драмы нет.

Рубеж восьмидесятых

Какой это все-таки праздник – целую Вселенную осваивать, доставшуюся в наследство! «Над миром, над морем раздольно парить». Над Югом, над Севером. Над Дальним Западом, над Дальним Востоком. Дрейфующими проспектами Арктики идти, жаркими дорогами Африки, тесными улицами Нью-Йорка, Парижа… Со всей планетой быть на «ты». Космическими трассами бездну расчертить, время скрутить: темное прошлое – высветить, светлому будущему запросто подать руку: «Эй!..» Все тайны Вселенной освоить… нет тайн – есть только сроки раскрытия, взятые и невзятые рубежи.

Напористость плуга,дыханье завода,движенье

скальпеля и пера…Мы помним о том,что любое Сегодня –всего лишьзавтрашнееВчера.

Он и жанровые рубежи берет первым: и в поэме он продуктивнее, увереннее всех поэтов своего поколения, и песней лучше всех умеет охватить массу. Он словно вехи ставит на краях лирики, как ставит вехи на краях земли и неба; жесткими прямыми углами своих ритмов, ораторской «маяковской» лесенкой, а более всего – открытой и искренней верой в безграничность сил человека. Рождественский опоясал, очертил, огранил свой мир, по горизонтали и вертикали промерил, пролетал, прокричал его, и все вверх, вверх, вверх, вверх – какое наращивание силы! Но заполнить мировое пространство живой душевностью – нет…

Всеобщее и конкретное свести, такую мечту и опыт соединить, небо сопрячь и землю – тут что-то совсем другое требуется. Может, ощущение беззащитности. Осознание уязвимости. Ожидание гибели.

Середина девяностых

Смерть стряхнула с имени Роберта Рождественского приставшие к нему попреки: слишком ясен, слишком неизменен, слишком «под Маяковского» всю жизнь.

Маяковского в посмертной книге почти нет. Это почему-то даже жаль: мне вовсе не хочется, чтобы Рождественский, уступая «зовам времени», отказывался от того, что любил. Я почти с облегчением обнаруживаю в «Последних стихах» уже едва видные – но все-таки различимые следы лучшего и талантливейшего поэта нашей советской эпохи. И не столько в «Аббревиатурах», где маяковское поэтическое камлание спародировано в пяти вариациях, а потом спущено в иронию: «Наша доля прекрасна, а воля – крепка!» SOS. ТЧК…» – Настоящего Маяковского больше в прощальном: «Алене», где басовитый говор Рождественского срывается с размера, и мускульная мощь стиха как бы оступается в «прозу» простого признания.

Но в общем Маяковского почти нет в прощальном томике его верного ученика.

Есть – Мандельштам, в открытуюКричал:«Я еще не хочу умирать!..»

А руки вдоль тела текли устало.И снежная,            непобедимая ратьуже заметала…Есть Цветаева – в синтагмах:Пей-пляши-страна!Бей-круши-страна!Коль снаружи мир,

Так внутри война…

Есть Блок – в саркастически воспроизведенных, парольно узнаваемых ритмах:

Поговорим о Пушкине.О Ницше.О пенсиях.О ценах.О еде.