Эхо Миштар

Он сказал, что уйдёт через три дня, и оставил камень на столе в лаборатории. Может, что-то не так с расчётами, и воспоминания недостаточно живые, но, сдается мне, дело не в этом. Сама по себе память – картина, вырванный из книги лист. Если задуматься, то заключение в камень воспоминаний ничем не отличается от подробных дневников. Да и я, читая среди ученических тетрадей заметки на полях о своей любви к Н., уже не чувствую того жаркого томления… Желания истёрлись о время и превратились в выцветшие буквы.

Или то перемены во мне?

А как сильно эстра отличается от киморта, которым был? Так же, как я теперь от того неискушённого ребёнка, жившего почти триста лет назад? Или ещё сильнее?

Право, я впадаю в отчаяние и всё больше думаю о том, что эта ноша непосильна.

Д., уходя, обнял меня и сказал, что когда настанет мой срок, мне тоже станет всё равно…»

Фог захлопнула тетрадь, чувствуя, что щёки уже мокры от слёз.

– Чем занимается красавица? – вкрадчиво поинтересовался Сидше, не отвлекаясь от кипы бумаг на низком столике.

– Перевожу с мёртвого языка. Один из северных диалектов, лоргин, – украдкой вытерла она лицо краем хисты. – Ничего важного, просто упражнение.

– Ах, понимаю, – со скучающей интонацией ответил он. – Ну, если ничего важного, не согласитесь ли вы пройти со мною к нашему Мастеру?

– У вас и Мастер есть? – удивилась Фог и тихо шмыгнула носом.

Возвращаться к дневникам Миштар – Миштара? – пока не хотелось.

– Есть. Скверный, правда, да тут уж выбирать не приходится – на какого денег хватило, такого и купил, – пожал плечами Сидше. – Он мне вчера сказал, что дирижабль что-то дрожать стал, да и я сам чувствую. Тут надо, по уму, приземляться и смотреть, где неполадки, но время терять не хочется. Остановка у нас завтра будет, а сейчас бы хоть издалека взглянуть…

– Вы желаете, чтобы я проверила исправность систем дирижабля? – в лоб спросила Фогарта. – Проходимость каналов, цельность капсул, погрешность утечки морт?

– Киморту виднее, что проверять, – улыбнулся в рукав Сидше.

– Я посмотрю, – со вздохом согласилась Фог.

Перейти из жилого отсека гондолы в технический можно было только по шаткой трубе, рассчитанной то ли на горбуна, то ли на карлика. Вибрация здесь чувствовалась отчетливей. Тонкие стенки слабо защищали от холода, и Фог куталась в хисту, остро жалея, что не догадалась накинуть сверху что-нибудь потеплее.

– Она только выглядит ненадежной, – заметил Сидше, постучав по стенке пальцами. – Но и обручи, и поперечные полосы из металла, и обшивка – всё очень прочное.

– Я же говорила, что не боюсь!

– А разве я спрашивал об этом?

Фог не увидела – по голосу угадала улыбку и залилась румянцем.

– А давно проводили полный осмотр дирижабля? – громко спросила она, чтобы замять неловкость.

– У кимортов – ни разу. А вольный Мастер мою «Штерру» обследовал… – Сидше задумался. – Пожалуй, два с половиной года назад уже.

«Плохо», – подумала Фог, а вслух продолжила:

– А капсулы целиком уже заменяли или только подзаряжали?

– Не меняли, – покачал он головой. – А следовало бы?

– Пока не знаю, – созналась Фог. – Посмотреть надо. Если оболочку для капсулы делают из плохого сплава, то морт со временем начинает подтекать. А если утечки есть, то и баланс нарушается. Значит, и дрожь может появиться. А долго вы на «Штерре» летаете? Давно её собрали?

– Двадцать два года уже. Считай, с первого большого дела и купил. В долги тогда влез – ой, вспомнить страшно, – засмеялся Сидше и, прокрутив рычаг, распахнул люк: – Прошу, красавица. Ступайте первой.

В техническом отсеке оказалось не намного теплее, чем в трубе-переходе.

– Обогрева здесь нет?

– Он тут без надобности – зачем из капсул энергию зря оттягивать? Машинам холод на пользу, а Мастер с техником и приодеться могут.

Полное отсутствие обогрева на другой половине гондолы показалось Фог странным. Обычно приборы, основанные на силе морт, строились по принципу строгой симметрии. Чтоб в одной части капсул было ровно столько же, сколько и в другой, и чтоб работали они от одного двигателя. Отступление от схемы грозило разными бедами – от нарушения баланса и до возникновения резонанса, когда мирцитовые «жилы» просто-напросто разрывало от перепадов энергии.

– Вот мы и на месте, – вкрадчиво произнес тем временем Сидше. – Госпожа Фогарта, это наш Мастер, Калум. К сожалению, он нем – какие-то изверги вырезали ему на базаре язык перед продажей. Наверно, не стерпели потока хулы, ведь Калум у нас человек горячего нрава. Правда ведь? – засмеялся он, похлопав Мастера по плечу.

Калум оказался настоящим южным великаном.

Кожа его была цвета жжёного сахара. Худой и немного сутулый, он возвышался бы над любой толпой на целых две головы. Мышцы словно иссушило дыхание пустыни, и они даже на вид стали жёсткими и прочными, как шёлковые жгуты. На правой руке у Калума не хватало безымянного пальца. На левой – мизинца. Проследив за взглядом Фогарты, Сидше охотно пояснил: