Экое дело

— Мамуля! — ласково сказал Иван Федотович. Он подошел и, опустившись на корточки рядом, обнял Лелю за плечи. — Я понимаю, что тебя мучает. Ты думаешь, что я не смогу. Смогу, успокойся, родная. Мне нужен был внешний толчок.

— Ох, странно ты поступаешь, — тоскливо сказала Леля.

— Да ничего, ничего, — Иван Федотович погладил ее по голове. — Они как будто неглупые ребята.

В сенях застучало, затопотало, и в горницу вошли Илья с рюкзаком и Рита с двумя большими хозяйственными сумками.

— Простите, мы, кажется, помешали? — спросил Илья. Иван Федотович и Леля медленно поднялись.

5

Все оказалось, однако, проще, чем Леля предполагала. Молодые вовсе не претендовали на роль хозяев дома: выяснив, что Иван Федотович и Леля устроились в горнице, они без лишних разговоров перетащили свои пожитки в так называемую «летнюю комнату» и, бурно оспаривая каждое действие друг друга, принялись обживать эту комнату с такой энергией, как будто собирались поселиться в ней навсегда. «Летняя комната», тесноватое помещение с дощатыми стенами и тусклым окошечком в два стекла, глядевшим на огороды, находилась в конце сеней. Там стоял просторный надежный топчан, занимавший почти все пространство, а пол был забросан соломой. Минут через двадцать на топчане уже лежал пышный тюфяк, набитый сеном, и такие же сенные подушки, все аккуратно застелено свежим бельем, а сверху покрыто клетчатым пледом.; на столике возле окна появились бритвенные принадлежности, туалетные мелочи и красивый японский транзистор «Нивико» со встроенным магнитофоном, а на окне и на двери — яркие занавески. Леля помогала молодым как умела: двигала с Ильей топчан, вколачивала гвоздики, набивала тюфяки сеном, а Иван Федотович топтался в дверях и никак не мог войти и принять участие в общей суете, потому что места в «летней комнате» для него не хватало.

— А не тесно вам здесь будет? — спросила Леля, когда комнатка яриияла уютный я праздничный вид.

— Да вы не волнуйтесь, Ольга Даниловна! — беспечно ответила Рита. — Мы уже три года живем где попало.

Илья, прилаживавший полочку у изголовья, крякнул многозначительно, а Рита, смутившись (но не слишком), заговорила еще быстрее:

— Я что в себе больше всего люблю? Есть у меня такая счастливая способность: я везде приживаюсь быстро, как кошка. Раз, два — и дома. Ведь правда же? Жить надо быстро и легко.

— Жить надо быстро — это неплохо сказано, — одобрил Иван Федотович. — Это стоит запомнить.

— Вот-вот, запомните, — Рита не привыкла, как видно, медлить со словом. — Глядишь, в стишок какой- нибудь вставите, и прогремлю я по всей поверхности нашей Земли.

— Постойте, — живо сказал Иван Федотович, — а вы откуда, собственно, знаете, что я могу вас вставить в стишок?

— Она у меня физиогномистка, — буркнул Илья.

— Нет, я серьезно! — настаивал Иван Федотович, весь раскрасневшись от удовольствия.

— Серьезно — черновики не надо разбрасывать, — лукаво посмотрев на него, ответила Рита. — А кроме того, я о вас много слышала.

— Маргарита! — недовольно сказал Илья. — Не кажется ли тебе чего-нибудь?

Рита осеклась. Иван Федотович озадаченно посмотрел на Лелю — Леля отвела взгляд. Она давно уже припомнила эту девчушку, тети Пашину крестницу: двенадцать лет назад, на первой невеселой Лелиной свадьбе, Маргарита чинно сидела рядом с мамой и, живо постреливая по сторонам черными глазенками, украдкой отхлебывала из маминого стакана портвейн. Лет десять ей было тогда или чуть больше. Что осталось от детского личика — так это остренький вздернутый нос, потянувший за собой верхнюю губку: дефект, о котором Рита пожалеет еще не скоро. Естественно, Ивана Федотовича на той свадьбе не было, но что-то смутное в общем молчании ему все же удалось уловить, и он, нахмурившись, пошел гулять у крылечка.

Когда молодые устроились, решено было затопить русскую печь, с которой Леля не умела обращаться, почему и разводила огонь на улице, у плетня. «Мальчики» были отправлены на торфяную дорогу за хворостом, а женщины остались готовить салаты и прочую снедь.

— Я хорошо вас помню, Ольга Даниловна, — сказала Рита, когда «мальчики» ушли. — Вы совершенно не изменились. Если бы вам подцвечивать волосы…

— Да нет уж, не надо, — с улыбкой ответила Леля. — Ивана пугать не хочу. Ему приятнее думать, что я окончательно одряхлела.

Рита внимательно на нее посмотрела.

— Вы не жалеете, нет? — спросила она, сама же отрицательно покачивая головой, как бы подсказывая, что надо ответить.

— Нет, не жалею, — коротко проговорила Леля.

— Вам хорошо с ним? — допытывалась Рита.

— А как ты думаешь?

— Я думаю, да. Он очень милый и смешной. Мужчина должен быть смешным, — поспешно объяснила она, — иначе это не мужчина, а установка. Но самое главное — я чувствую, что вы ему нужны. Это — главное. Вот я никому не нужна. Только себе. Но зато уж себе — на сто процентов. Я без себя обойтись не могу ни минуты.

— А как же Илья? — вежливо, только чтобы что-то спросить, напомнила Леля.