Читаем Экономика добра и зла полностью

Экономика добра и зла

В этой главе мы отправились по следам недоразумения, связанного с концепцией невидимой руки рынка, приписываемой Адаму Смиту. Проследили за его скрытой полемикой с Бернардом Мандевилем, ознакомились с представлением Смита об общественных отношениях, формируемых исключительно разумом. Также мы обратились к Das Adam Smith Problem и показали, что не любое человеческое поведение можно объяснить действием лишь одного (эгоистического) принципа. Попутно мы остановились на сочинениях философа Дэвида Юма, из которых Смит позаимствовал много идей. Юм, например, принижал роль разума и отводил ключевую роль чувствам и эмоциям. Адам Смит тоже говорит о фундаментальном для социума принципе сочувствия (sympathy), позволяющем сохранять целостность общества. Оба они считали человека существом общественным, чувствующим связь и с самыми удаленными от него членами человеческой семьи.

Провозглашающий себя наследником классической экономики Адама Смита, современный мейнстрим полностью игнорирует этику. Несмотря на доминирование темы добра и зла в классических дискуссиях, сегодня даже ее упоминание является чуть ли не преступлением. Более того, я попытался показать и продолжаю утверждать, что общепринятое прочтение Смита ошибочно. Его вклад в экономику не ограничивается (сомнительной) концепцией невидимой руки рынка и выявлением эгоцентричного homo oeconomicus, — он гораздо шире.

Толкование понятий, сформулированных отцом‑основателем экономической науки и ставших общепринятыми, неправильно. Для их верного понимания необходимо изучать обоих Смитов. Ведь если человек сосредоточится на общеизвестной части его творчества, то есть на «Исследовании о природе и причинах богатства народов», и не будет знать контекста «Теории нравственных чувств», вполне вероятно, что он придет к заключениям, автором этих книг, безусловно, не предусмотренным.

Адам Смит хорошо понимал фундаментальное значение этики и отводил ей главную роль в обществе, хотя указания на это в его работах могут показаться несколько туманными. На мой взгляд, самым большим его заветом, оставленным нам, экономистам, является мысль, что профессионально интересующая нас дисциплина не должна отодвигать вопросы нравственности на второй план: как раз они и являются ключевыми.

Часть II. Кощунственные мысли

Без нужды ничего не изменяется, и менее всего человеческая личность.

Карл Густав Юнг

Зачем нам все эти старые истории, вавилонские мифы и новозаветные притчи? Чему может научиться (пост)современная эпоха, и прежде всего экономика, из древних символических повествований? К чему нам эти размышления, да еще и во время кризиса, когда у нас и так достаточно своих забот?

Психолог Карл Густав Юнг был убежден, что в основе человеческого мышления и наших суждений о мире лежат существующие уже тысячелетия архетипы, от которых невозможно избавиться. Они и сегодня тут, с нами, они участвуют в формировании нашего отношения к миру, нашего самовосприятия. Значит, эти архетипы имеет смысл тщательно изучить — лучше в их еще необработанном, начальном виде, в некой наготе, — а затем следить за их изменением в контексте исторического развития.

Неосознанно сохраненное лучше всего распознается во время кризиса. Юнг пишет: «То, что недавно было неожиданным, беспокойно‑хаотическим, — внезапно обнаруживает глубокий смысл»[729]

. По словам польского сатирика Станислава Ежи Леца, «самое слабое звено в цепи и есть самое сильное: оно разрывает узы». Так и экономика нередко может рассказать нам о себе гораздо больше, когда она показывает свою слабость, нежели когда демонстрирует силу. Мы узнаем ее намного лучше, когда она обнажена и покорна, не лопается от гордости и безудержного роста и не презирает все, кроме самой себя. Слабость предкризисного экономического развития была именно в его силе. Сила часто скрывает истинную суть вещей, в то время как слабость нам ее обнажает.