Экскалибур

Мы распрощались поутру – лезвия наших мечей и копий были все еще алы от крови жертвенного быка. Исса себя не помнил от восторга. Еще несколько лет назад он был самым обычным деревенским парнишкой, а теперь вот он – воин Митры и скоро, как он мне поведал, станет отцом: Скарах, его жена, забеременела. После посвящения Исса заметно воспрял духом и внезапно преисполнился убежденности, что мы разобьем саксов даже без помощи Гвента, но только я его уверенности не разделял. Да, Гвиневеру я никогда не жаловал, но при этом знал: она далеко не дура, и ее предположение, что Кердик, дескать, нападет с юга, меня не на шутку встревожило. Безусловно, и второй вариант развития событий выглядел вполне правдоподобно: Кердик и Элла, союзники поневоле, конечно же, намерены не спускать друг с друга глаз. Всесокрушающая атака вдоль Темзы – это самый быстрый путь до моря Северн, тем самым бриттские королевства окажутся расколоты надвое, а с какой бы стати саксам жертвовать численным превосходством, поделив силы на две небольшие армии, которые Артур сможет разбить одну за другой? И однако ж, если Артур ждал лишь одного удара и только от одного готовился защищаться, нападение с юга сулило немыслимые преимущества. Пока Артур схлестнется с первой саксонской армией в долине Темзы, вторая обогнет его с правого фланга и беспрепятственно выйдет к Северну. Впрочем, Иссу такого рода домыслы не тревожили. Он все воображал себя в щитовом строю: то-то он, осененный благоволением Митры, станет косить саксов – прямо как косарь траву!

После солнцестояния пришли холода. День за днем рассвет брезжил мерзлый и бледный, красноватый диск солнца повисал совсем низко и тонул в южных облаках. Волки забирались глубоко в обжитые угодья – точили зубы на наших овец, запертых в переносных загонах. В один прекрасный день мы затравили шесть серых зверюг и разжились шестью новыми волчьими хвостами на шлемы для моего боевого отряда. Мои люди впервые нацепили такие хвосты на гребни шлемов в глухих лесах Арморики, где мы сражались с франками: поскольку мы трепали их, как хищные звери, франки прозвали нас волками, а мы приняли оскорбление как комплимент. Мы были волчьи хвосты, хотя на щитах наших вместо волчьей морды красовалась пятиконечная звезда в честь Кайнвин.

Кайнвин по-прежнему отказывалась бежать по весне в Повис. Морвенна и Серена пусть едут, а вот она останется. Я разозлился не на шутку.

– Значит, пусть девочки разом потеряют и отца и мать? – упрекнул ее я.

– Если такова воля богов, значит да, – безмятежно отозвалась Кайнвин и пожала плечами. – Может, я и эгоистка, да только мне так хочется – и все тут.

– Тебе хочется умереть? И это, по-твоему, эгоизм?

– Мне не хочется уезжать так далеко, Дерфель, – возразила она. – Ты знаешь, каково это – жить в чужедальней стране, пока твой любимый сражается? Ты ждешь, обмирая от страха. Ты боишься каждого гонца. Жадно ловишь обрывки слухов. На сей раз я останусь.

– Чтобы дать мне лишнюю причину для беспокойства?

– Не задирай носа, – спокойно отозвалась она. – По-твоему, я не в состоянии сама о себе позаботиться?

– Это твое колечко от саксов тебя не убережет, – проговорил я, указывая на осколок агата у нее на пальце.

– Значит, я уберегусь сама. Не тревожься, Дерфель, я не буду путаться у тебя под ногами и живой в плен не дамся.

На следующий день в овечьем закуте под самым холмом Дун-Карика народились первые ягнята. Для окота было еще совсем рано, так что я порадовался доброму знаку от богов. Прежде чем Кайнвин успела вмешаться, первого из новорожденных принесли в жертву, чтобы овцы и дальше ягнились благополучно. Окровавленную шкурку прибили гвоздями к стволу ивы над ручьем, и на следующий же день под ней зацвел аконит – крохотные золотистые лепестки стали первым проблеском ярких красок в новом году. Тогда же я заприметил трех зимородков – слепящей вспышкой у льдистой кромки ручья. Жизнь пробуждалась. На рассвете, разбуженные петушиными криками, мы снова слышали трели дроздов и малиновок, жаворонков, крапивников и воробьев.

Артур послал за нами через две недели после того, как появились на свет первые ягнята. Снег стаял, Артурову гонцу пришлось пробираться к нам в грязи по колено, чтобы сообщить: наше присутствие требуется в Линдинисском дворце. Нас звали туда на Имболк – первое зимнее празднество после солнцеворота, посвященное богине плодородия. На Имболк мы прогоняем новорожденных ягнят через пылающие обручи, а после молодые девушки, улучив минутку, когда никто не смотрит, прыгают сквозь дотлевающие обручи, окунают палец в золу костров и мажут серой пылью себе между бедер. Ребенка, рожденного в ноябре, называют дитя Имболка: зола – мать ему, а огонь – отец. Мы с Кайнвин прибыли в Линдинис вечером в канун Имболка; зимнее солнце роняло длинные тени на блеклые травы. Артуровы копейщики окружили дворец, охраняя правителя от угрюмой враждебности людей, что еще помнили, как Мерлинова магия явила во дворцовом дворе видение мерцающей нимфы.