– Так ведь я с аэродрома – в бюро аренды, оттуда – вам в бампер и после этого в вашу машину. Я здесь всего два часа.
– Устроили себе отпуск?
– Да. Мои друг сказал, что в октябре здесь самые интересные корриды. И билеты не очень дороги.
– Слушайте больше ваших друзей... Билеты всегда стоят одинаково, здесь нет туристов, закрытая страна, цены регулируются властью... Кто только болтает такую чушь?!
– Вы рассердились?
– Ничего я не рассердился, просто не люблю, когда люди болтают чепуху.
– Вы ревнивый?
– А вы наблюдательная.
– Математик, – усмехнулась Криста, – ничего не попишешь, мне без этого нельзя... Как в шахматах... Знаете, как называют шахматы?
– Как?
– Еврейский бокс.
Роумэн снова сломался, даже стукнулся лбом об руль; отсмеявшись, сказал:
– После того как мы все отрегулируем с вашей машиной, я отвезу вас к себе. У меня большая квартира, можете жить у меня.
– Сначала позвоните жене, она может быть против.
– Ладно. Позвоним от меня, она в Нью-Йорке, я спрошу, не будет ли она против, если у меня поживет пару недель очень красивая девушка, вся в веснушках, с длинными голубыми глазами, но при этом черная, как воронье крыло.
– Я крашеная, – сказала Криста. – Вообще-то я совершенно белая. Вы видели хоть одну черную норвежку?
– Где вы так выучили английский?
– Родители отдали меня в английскую школу... Они были англофилами... У нас часть людей любит немцев, но большинство симпатизируют англичанам.
Они приехали в бюро проката, Роумэн зашел к шефу, который дремал за стеклянной дверью, расфранченный, в оранжевом пиджаке, невероятном галстуке, с двумя фальшивыми камнями на толстых пальцах, поросших острыми щетинистыми волосками.
– Хефе, – сказал Роумэн, – ваша клиентка чуть было не погибла в катастрофе. Вы всучили ей автомобиль без тормозов.
– Кабальеро, – ответил шеф, – все мои автомобили проходят самое тщательное обслуживание. За машинами следят лучшие иностранные специалисты. Я не доверяю мои машины испанцам, вы же знаете наш народ, тяп-ляп, никакой гарантии, все наспех, бездумно. Я дал сеньорите прекрасный «шевролете», на нем можно проехать всю Европу.
– Хефе, дрянь этот ваш «шевролете», – в тон хозяину ответил Роумэн, ох уж эти испанцы, они вроде немцев, не говорят «пежо», а «пегеоут», не «рено», а «ренаулт» и обязательно «шевролете», а не «шевроле», тяга к абсолютному порядку, а существует ли он на земле? Мир взлохмачен, безалаберен, может, в этом-то и сокрыта его высшая прелесть. – Давайте уговоримся о следующем: сеньорита не обращается в страховое общество, у нее много ушибов, она может нанести вам серьезный ущерб, «шевролете» стоит возле Сибелес, пусть ваши люди приволокут его сюда и тщательно отремонтируют, а вы предоставите сеньорите малолитражку, если она ей потребуется. Договорились?
– Кабальеро, это невозможно. Мы должны поехать на место происшествия и вызвать полицию...
– Которая выпишет вам штраф.
– Мы с ними сможем договориться по-хорошему.
– «Мы»? Я не намерен с ними договариваться ни по-хорошему, ни по-плохому. – Роумэн достал из портмоне десять долларов, положил на стол хозяина и вышел; Криста включила приемник, нашла музыку, передавали песни Астурии.
– Все в порядке, – сказал он, – мы свободны. Знаете, о чем они поют?
– О любви, – усмехнулась девушка, – о чем же еще.
– Музыка – это любовь, ее высшая стратегия, а я спрашиваю о тактике, то есть о словах.
– Наверное, про цветы что-нибудь...
– Нет, «блюмен» – это немцы, у них все песни про цветы. Испанцы воспевают действие, движение и слово: «о, как горят твои глаза, когда ты говоришь мне про свое сердце, замирающее от сладостного предчувствия»...
– Вы странно говорите... И ведете себя не по-американски...
– А как я должен вести себя по-американски?
– Напористо.
– Вам об этом говорил друг, который знает цены на здешнюю корриду?
– Да.
– Пошлите его к черту. Американцы хорошие люди, не верьте болтовне. Просто нам завидуют, от этого и не любят. Пусть бы все научились так работать, как мы, тогда б и жили хорошо... Мы, может, только слишком пыжимся, чтобы все жили так же, как мы. Пусть и нам не мешают... Плохо о нас говорят только одни завистники... Правда... Вы голодны?
– Очень.
– Город будем смотреть потом?
– Как скажете.
– А что это вы стали такой покорной?
– Почувствовала вашу силу. Мы ж как зверушки – сразу чувствуем силу.
– Уважаете силу?
– Как сказать. Если это просто сила, мышц много, тогда неинтересно... Я же занимаюсь японской борьбой... А если сила совмещается с умом, тогда женщина поддается... Только сильные люди могут быть добрыми. Сильный врач, сильный математик, сильный литератор – они добрые... А те, кто знает о себе правду, кто понимает, что он слабый и неудачливый – хоть и в эполетах, и восславлен – все равно злой...
– Бросайте математику, Криста, – посоветовал Роумэн. – Ваше место в философии... Что больше любите? Мясо или рыбу?
– Больше всего я люблю готовить. Ненавижу рестораны. Если ты не понравилась официанту, он может плюнуть в жареную картошку, ведь никто не видит...