Роумэн выслушал желтого, похудевшего Спарка; тот еле шевелил губами, спал по два часа в сутки: караулил немцев. Когда Криста приносила еду, кормил их с ложки; гадили они под себя, запах был страшный, въедливый.
— Судя по тому, что их не ищут, те записки — «Уехали по делам, скоро вернемся, бизнес», — которые я заставил их написать в их подлючие оффисы, подействовали. Полиция не включилась в дело, ей, видимо, ничего не сообщали... А этого самого
— А ты привел приговор в исполнение... Не казни себя. Ты не мог иначе, — сказал Роумэн.
— Конечно. Только я никак не могу отделаться от того ощущения, понимаешь? Я до сих пор чувствую, как рукоять пистолета мягко входит в его висок...
— Не ты это начал. Не мы это начали, — жестко сказала Криста. — Они звери. Так с ними и надлежит обращаться.
— Львы — тоже звери, конопушка, — вздохнул Грегори. — Пошли вниз, они могут подползти друг к другу, начнут еще зубами развязываться, они на все готовы...
— Кто из них легче
— Ригельт.
— Ты не чувствовал в них игры?
— Какой?
— Не знаю... Игры — и все тут... Они все ведут какую-то игру, Грегори... Надо ж было придумать такое: за два часа напечатать объявления об охоте в джунглях, развесить их там, где они бросаются в глаза, просчитав, что Штирлиц не преминет прийти по этому адресу... Надо же иметь такие мозги?! Они живут играми, понимаешь?
— Здесь игры не было, — убежденно ответил Грегори. — Но я должен поспать. Потом я отвечу тебе, продумав все еще раз, сейчас у меня плохо варит голова, прости.
— Я очень рад, — ответил Ригельт, подобострастно глядя на Роумэна, — я рад, что смог вам помочь... За эти дни я переоценил всю свою жизнь... Я сделал выбор.
— Не вы сделали выбор, Ригельт. Выбор за вас сделал я, — Роумэн достал из кармана конверт, в котором лежали
Роумэн подошел к нему — обгаженному, вонючему; не скрывая отвращения, задержал дыхание, развязал ему руки и ноги; Криста стояла рядом, сжимая в руках свой «смит-вессон».
— Он не будет поступать неблагоразумно, — заметил Роумэн, отходя от Ригельта, который медленно массировал руки в запястьях. — Ему теперь придется вести себя очень продуманно. Верно, Ригельт? Ваши ведь не станут чикаться, они не понимают нашей дурацкой мягкотелости, верно?
— О чем вы? — удивился Ригельт, пытаясь подняться; ноги не держали его; серые брюки, сделавшиеся от мочи и экскрементов темными, бесформенно болтались на нем, словно лагерная роба. — Я же все сказал вашему коллеге, я понимаю, что все случившееся обязывает меня к...
— Договаривайте, — сказала Криста. — Договаривайте, Ригельт. Могу помочь: к сотрудничеству. Вы это хотели сказать? Да? Вы молчите, потому что вам мешает Лангер?
— Я... Нет, то есть...
— Вот смотрите, — сказал Роумэн. — Знаете руку ваших людей? Почерк знаком?
— Почерк знаком мне, — тихо сказал Лангер. — Вы же это прекрасно знаете, потому что имена людей называл я, а не Ригельт.
— Я бы и сам вышел на Райфеля, — Роумэн покачал головой. — Вы не просто назвали их имена, вы дали к ним ключи. Теперь это наши люди. Но Ригельт помог нам в другом... Правда, Ригельт? Вы поглядите, поглядите на документы, в этом заслуга не только Лантера, но и ваша... Вы крепко напортачили в Рио, вы
Ригельт со страхом глянул на документы, лежавшие на пыльном столике, потянулся к ним. Роумэн одернул его:
— Не трогать руками! Глаза есть? Вот и смотрите. А когда наглядитесь, возьмете ручку и подтвердите правильность написанного. Писать будете на мое имя. Назовете меня «Герберт». И напишете, что указание на работу со Штирлицем вы получили от Пепе и Лангера. Укажете точное время, когда он сообщил вам о вылете Штирлица из Мадрида. Все ясно?
— Все ясно.
— Очень хорошо... А теперь с вами, Лангер... К вам позвонили из Мадрида по поводу Штирлица, не правда ли?
— Да.
— Кемп?
— Да.
— Вы понимаете, что наш разговор записывается на пленку?
— Да.
— Вы открываете мне секретные сведения по собственному желанию, без какого бы то ни было принуждения с моей стороны?
— Я отвечаю добровольно, без давления.