Экспедиция в иномир

— Я приведу как пример непереносимости вашего мира для здорового восприятия лишь такую отвратительную черту, как сходящаяся геометрическая перспектива, — с увлечением грохотал Правый. — Это же значит, что у вас видимы все существующие объекты, они лишь уменьшаются с отдалением, а не пропадают. Где бы вы ни находились, перед вами одна и та же картина звезд и планет, — до чего же надоедлив облик вашего мира! Великое многообразие вещей не раскрывается по мере приближения, а всегда на глазах. Как это вытерпеть? Сколько же многообразнее наша Вселенная! Вокруг только окружение, а что подальше — за границами видимости. Любой шаг порождает иные картины, мы непрерывно открываем новое в своем мире, а не тупо вращаемся среди неизменных вещей — разве это не в тысячу раз прекрасней? Мне кажется, ваш мир — царство иллюзий, — закончил Правый. — Вы сами говорите, что ему присущи движения и звуки, свет, силовые поля… Но на эту изменчивую внутреннюю сущность натянута маска внешней закоснелости. Никакой вариал не согласился бы жить в вашем унылом мире!

— Дело вкуса, а о вкусах у нас не спорят, — примирительно ответил Жак.

8

За порогом резиденции Правого нас повстречали сопровождавшие вариалы — торжественный кортеж сверкал всеми цветами радуги. На меня так резво бросался Иа, что даже хаоса в его движении на этот раз особенно не замечалось. Он радовался моему возвращению, словно я избежал опасности. Дружок Николая Иу вел себя гораздо сдержанней. Николай сказал мне:

— Я раньше думал, что влечение Иа к тебе той же природы, что земная любовь. Но Правый мудро разъяснил, что у них семиполость, а каждый вариал наделен однополостью, то есть светится только в одном цвете, а не полной радугой. Чем же объяснить привязанность Иа к тебе, капитан «Пегаса» Казимеж Полинг?

— Именно этим — семиполостью, — хладнокровно отпарировал я. — Во мне все цвета спектра, кроме зеленого. Зеленым юнцом я перестал быть еще в первом путешествии в космосе, а всего путешествий было шесть — четыре совершил с тобой. Совпадение — не правда ли? — если каждому путешествию присвоить особый цвет? Иа просто чувствует мою многоцветность. — Я обратился к Артуру: — Беседа с Правым была занятна, но в ней есть странность. Говорили я и Николай, несколько реплик подал Жак, а ты выдержанно молчал. Почему, Артур Хирота? Хотел бы услышать ответ не в статической логике, а по земному шаблону, когда каждый ответ адекватен вопросу.

Он засмеялся. Я уже упоминал, что это с ним бывало не часто. Но после открытия дзета-логики — так мы потом стали называть ее — и сам он переменился, и стало иным наше отношение к нему, во всяком случае, мое. Он меньше сторонился разговоров, не хмурился, не выглядел высокомерным, а я теперь понимал, что раньше он казался надменным и неприветливым от непрерывного углубления в трудные проблемы, а не от дурного характера.

— С Левым разговаривать буду я, — заверил он. — И даже попрошу права первым задавать вопросы. Правый так хорошо разъяснил формы жизни в их мире, что принципиально нового уже не ждать. Хочу уточнить уже известное, а не вторгаться в неведомое.

Это тоже была важная особенность характера Артура, и она тоже не сразу стала мне ясна. Все новое, конечно, интересовало его, но он охотно предоставлял нам — мне особенно — роль перводознавателя. Зато размышлять о том, что увидели, находить суть в уже открытых явлениях он брал на себя — и делал это лучше нас. Он был больше мыслителем, чем разведчиком. Чем глубже я узнавал его, тем меньше задевало меня то, что вначале казалось неприятным.

Внешне Левый мало отличался от Правого — такой же угрюмый мощный голос, такая же эмоциональность, важный тон внезапно прерывался сварливым, негодующим, такой же ящик и пульсирующий на нем брусок. Различие было, в ходе беседы мы это поняли, но внутреннее, а не внешнее. Беседу вел в основном Артур, мы лишь подавали реплики. После взаимного обмена мнениями Артур сказал:

— Попрошу вас сосредоточить внимание. Я строю рассуждение: все вариалы смертны…

— Вариалы бессмертны, — величаво ответствовал Левый. — Каждый, рождая потомство, сам нарождается вновь. Единственное исключение — световые ураганы из обиталища лукарей или нападение ладарей. Но и тогда вариалы гибнут, а не умирают — уловили разницу?

— Хорошо, не вариалы, а люди! Все люди смертны. Некто Кай — человек. Какой вы сделаете отсюда вывод?

— А что за человек этот Кай? Одному надо отдохнуть, другому повеселиться. Вот какие выводы я делаю из того, что люди смертны, а Кай — человек.

— Но ведь это бессмыслица! — не выдержал Жак.

Артур укоризненно покосился на него.

— Вывод один: Кай тоже смертен.

— И такой вывод возможен. Но он не единственный. — Левый, как и его собрат, рассуждал без логических шумов, без отвлечений, но от этого его логика не становилась похожей на нашу.

Артур воспринимал объяснения Левого хладнокровно, и мы с Николаем уже не видели в Левом только опытного софиста, ошеломляющего парадоксами.

— Мне кажется, у вас отсутствует понятие о причине и следствии. Вы делаете выводы, не содержащиеся в посылках.