Эксперт № 01 (2013)

Однако в реальности Турция не совсем удачный пример исламистского государства. В первоисточнике эту фразу министра никто найти не может, а для нынешней правящей элиты ислам в большей степени не цель, а инструмент. «“Исламистская” политика Турции — это скорее пиар-проект, направленный на укрепление легитимности Эрдогана и Партии справедливости и развития внутри страны, на привлечение дополнительных избирателей в его лагерь, — говорит Ильшат Саетов. — Если говорить об исламизме как об использовании исламской риторики и доктрины в программах партии, в предвыборных лозунгах и выступлениях, то Эрдоган не исламист, а ПСР не исламистская партия. Да, большая часть ее высокопоставленных функционеров — выходцы из различных исламистских партий Неджметтина Эрбакана. Однако если сравнить то, что говорил Эрбакан, и то, что сейчас говорит Эрдоган, — это небо и земля. Эрбакан, например, предлагал порвать отношения с Западом, создать союз с исламскими странами, поддерживать братьев-тюрок. Эрдоган же дружит с Западом, стремится в Евросоюз — для настоящего исламиста это нонсенс. Он перешел на общедемократическую платформу и скорее является продолжателем Аднана Мендереса и Тургута Озала».

Так, «исламистом» премьера называют за внедрение ряда исламских норм в общественной жизни Турции, однако он лишь исправлял те перегибы, которые в ней были созданы Ататюрком. «Кемализм — лаицистская идеология — пытался превратить ислам в религию. Между тем при свободе совести в стране, где 99 процентов населения мусульмане, ислам обязательно выходит в публичное пространство», — говорит Ильшат Саетов. Классический пример — ситуация вокруг ношения хиджабов в Турции: если бы Эрдоган был исламистом, он бы обязал население носить хиджабы, а он поступил как либерал, лишь сняв запрет на их ношение.

Электорат Эрдогана состоит не из фанатичных мусульман, а из тех, для кого введение исламских норм видится скорее как демократизация жестко секулярной государственной системы и способ выбиться в люди. «Электорат ПСР — это крепкие сельские середняки, которые стремятся стать городской мелкой и средней буржуазией. И для них эти исламские структуры, джамааты и тарикаты, являются, по сути, социальными лифтами», — говорит Игорь Алексеев. Они обратились к ПСР не за исламом, а за стабильностью.

Реальной же продолжательницей дела Эрбакана, сторонницей введения исламских норм в стране можно назвать, например, турецкую партию «Саадет». «Недавно в Стамбуле появились их перетяжки с требованием сделать прелюбодеяние преступлением», — говорит Ильшат Саетов. На последних выборах она набрала чуть более 1% голосов, что демонстрирует колоссальное различие во взглядах на будущее страны между мусульманскими обществами Турции и, например, Египта (где подобные радикальные исламистские предложения салафитов дали им поддержку четверти электората).

Фото: РИА Новости

Аналогичный прагматизм Турция демонстрирует и во внешней политике. Поддержка «арабской весны» для нее не способ поддержать братьев по вере, а прежде всего инструмент для ликвидации традиционных лидеров арабского мира (диктаторов Египта, Ливии, Сирии) и расширения турецкой сферы влияния — так называемая политика неоосманизма. До «арабской весны» Турция проводила ее экономическими методами, а сейчас просто сменила тактику и взяла курс на поддержку новых исламских лидеров этих стран, для которых успешный турецкий государственный проект стал образцом для подражания. Именно поэтому некоторые турецкие политологи называют нынешний режим постисламизмом. С этой точки зрения исламизм сам по себе не является жизнеспособной идеологией и лишь используется исламистами для укрепления своих позиций. После прихода к власти они начинают заниматься реальной политикой.

Дети базара

Из этой тройки государств лишь Иран дает единственный реальный и успешный пример интеграции религии в государственную жизнь. При этом эта интеграция была, по сути, безальтернативной. Без наднациональной идеи исламской республики наличие в Иране целого ряда пассионарных этносов вкупе с отсутствием демографического доминирования титульной нации (персы в нем составляют лишь около 50% населения) давно бы разорвало это государство на части.