Эксперт № 02 (2013)

Важную роль в мобилизации протестных настроений в среде нового среднего класса сыграли социальные сети, которые послужили, говоря словами классика, «коллективным агитатором и коллективным организатором». Но в отличие от газеты, на которую опирался классик, сами по себе социальные сети не несут смыслов, в них нет квалифицированной аналитики, а лишь сиюминутные реакции, порождающие скорее массовую истерику, а не осознанные действия. Роль организующего начала в этом океане истерики попытались взять на себя «Эхо Москвы», «Дождь» и другие оппозиционные интернет-СМИ, которые в силу своей специфики скорее сами впадали в истерику, чем вносили смыслы.

Новые лидеры оказались адекватны социальным сетям, но не адекватны запросам нового среднего класса. Они не сумели оценить масштаб поддержки Владимира

Путина

большинством населения России в ходе выборов, а их издевательский тон по отношению к сторонникам Путина из «классово чуждых» им слоев населения и истерическое ожидание поражения президента оказались неадекватными даже в глазах многих протестантов. Тем более что Путин сумел мобилизовать «молчаливое большинство», что показали и массовые митинги в его поддержку, как бы ни издевались над ними оппозиционные СМИ и лидеры протестующих.

Однако провал протестного движения, по крайней мере на данный момент, независимо от нашего к нему отношения, не должен закрывать от нас существенных проблем с функционированием демократических институтов в России. Они заключаются не столько в фальсификации избирательного процесса, что бы под этим ни имелось в виду: фальсификации при подсчете голосов, снятие оппозиционных кандидатов с выборов, нарушения порядка агитации в пользу правящей партии. (Хотя все это не красит ни власть, ни демократические институты.) Главное — уже упомянутые деморализация значительной части общества, разрушение традиционных социальных страт, социальная растерянность подавляющей части населения, разрыв социальных связей, которые привели к беспрецедентной атомизации российского общества. Отсюда крах большинства новых политических партий, возникавших в начале 1990-х: у них не оказалось социальной основы. За общественное внимание смогли зацепиться только партии, эксплуатирующие прошлое (КПРФ), национализм (ЛДПР) или саму эту общественную аморфность («Единая Россия»). Аморфному обществу — аморфную партию.

Какое общество, такая и идеология

И естественно, что в таком обществе нет основ ни для какой идеологии, которая заведомо черпает свои основания в определенных социальных классах, кроме идеологии социального бонапартизма и идеологии заимствованного либерализма. Бонапартизма, который естествен для аморфного общества, лишенного собственных, внутренних скреп помимо некоторых не слишком ярко выраженных традиционных ценностей и поиска государственного покровительства. И либерализма, который заимствуется на Западе единственной более или менее самоопределившейся социальной группой — в основном крупными предпринимателями и обслуживающей их частью бюрократии. Заимствуется в силу естественных связей, которые существуют между ними и соответствующими западными стратами.

Наш дуумвират четко обозначил свои пристрастия в этой идеологической вилке. Президент явно склонен искать примеры для себя в деятельности таких политиков, как Рузвельт и де Голль, которых можно назвать мягкими социальными бонапартистами. А один из крупных французских политиков-консерваторов без тени сомнения провел параллель между Путиным и Наполеоном III (к нему у консервативных французов достаточно позитивное отношение, совсем не то, что сложилось в России под влиянием работы Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»), который действовал в условиях, социально близких теперешнему состоянию российского общества, постоянно лавируя в своей политике между интересами буржуазии и рабочих. А премьер в интервью газете «Коммерсант» фактически прямо заявил, что он не просто хозяйственный руководитель, а человек, руководствующийся в своей деятельности определенной идеологией, которую он не назвал, но из контекста ясно, что это либерализм.

Причем либерализм заимствуется в его последнем изводе — неолиберализме, который более сконцентрирован на свободе экономики, чем на народной свободе — демократии, — и во многом привел на Западе к тем же последствиям, что и в России: к распаду традиционных социальных классов, выхолащиванию демократических институтов, идеологической дезориентации политических партий. (Не случайно в Чили неолиберализм стал идеологической основой пиночетовской диктатуры.) С той только разницей, что там уже были демократия, партии, идеологии и переход этот длился около трех десятилетий, а у нас он произошел в результате национальной катастрофы.

Судьба демократии на неолиберальном Западе