Эксперт по вдохам и выдохам

— Утонул.

Дверь закрылась навеки.

5.

Утро выдалось мутное, пропащее, как скисшее молоко, из пулевых дырок над головой по потолку растекалась тревога. Даже зеленый шарф, спасший меня вчера, и ночью упавший с вешалки, казался наростом плесени.

Ночью мне снился мост и оказавшийся Лашенковым Гаврюхин, мосторазводчик. Всю ночь я убегал от него по мосту, мост не хотел кончаться, ноги вязли по щиколотку в размякшей дощатке настила, а внизу по льдистой воде скользили ведьмины волосы.

Проснулся я поздно.

— Привет динозавру коммунистической прессы, — сказал я весьма угрюмо, набрав номер редакторского кабинета Кости. И сразу понял — что-то случилось. По заминке, слабому тактическому покашливанию, и, самое главное, голос был у него растерянный и, чувствовалось, виноватый.

— Миша, понимаешь, такое дело. Равич исчез.

— Как исчез? — Рот наполнился горечью, словно от пережеванной крысы.

— Исчез. Вышел вчера из дому и не вернулся. Жена в панике.

— Ну, а может, он ночевал…

— Не может, Миша, это не тот человек. И еще… Ты только не волнуйся. Тут с утра про тебя спрашивали, был товарищ из следственного отдела всвязи с исчезновением Равича…

— Уже?

— Что уже?

— Вчера исчез, а сегодня уже завели дело?

Растерянности в голосе Кости прибавилось.

— Товарищ Ахмедов его фамилия. Но я-то знаю, что ты к этому делу отношения не имеешь. Ведь не имеешь? А?

— Нет, Константин Евгеньевич, к этому делу я отношения не имею.

— Вот-вот, я так и сказал товарищу следственному работнику: Михаил Борода здесь ни при чем. Так что, Мишок, если тебя сегодня вдруг вызовут, ты особенно не переживай. Обойдется. Ага?

— Ага, товарищ редактор. — На Костю я не обиделся, только спросил на прощанье: — Послушай, а каким числом помечена та заметка про Лашенкова?

Пока я дымил в потолок, размышляя над странностями судьбы, по мягкому коврику в коридоре словно проволокли быка. У моей двери его отпустили, сжалившись, послышался шумный выдох, и, наконец, в дверь постучали.

«Скромный, однако, человек этот товарищ Ахмедов.» Я подошел к двери и повернул ключ.

— Что, выяснили тогда про поэта Дегтярного? — спросил представитель власти, потом улыбнулся и поздоровался: — Здравствуйте.

И тут я вспомнил. Конечно. Это же тот самый милиционер, который встретился мне вчера утром. Только одет по-другому.

Разговор продлился недолго и вышел по-деловому пресен. Те четверть щепотки мелкой поэтической соли, которой Ахмедов, входя, сдобрил словесное рукопожатие, вкуса беседе не прибавили. И немудрено.

— Оружие у вас есть? — спросил он, собираясь прощаться. — Сдайте.

Я вытащил пистолет-зажигалку, положил перед ним на стол.

— Действует локально-паралитически, — пояснил я, чтобы он не пугался.

— Все?

Я развел руками:

— Есть пугач, но он не оружие.

— Тоже сдайте.

Ахмедов внимательно осмотрел пугач, улыбнулся в прореженные усы, наверное, вспомнил детство. Поднеся пистолет к уху, он пощелкал ногтем по корпусу, нежно погладил ствол. Вздохнул и отправил игрушку в нутро остроуглого дипломата. Про Шарри я говорить не стал, да и что Шарри за оружие. Электронный прибор безопасности, сделанный для острастки под паука. То же самое, цветочный горшок с подоконника при желании можно посчитать за оружие или спинку кровати. Я попросил у Шарри прощения за обидное сравнение с горшком. Между тем Ахмедов защелкивал на дипломате замки.

— Я понимаю, — сказал он, отводя виновато глаза, — иметь при себе подобные вещи (он похлопал по дипломату) обязывает специфика вашей работы. Но и меня поймите. Город у нас тихий, хоть и районный центр. Происшествий практически не бывает. А тут такое… И одновременно появляетесь вы. И у вас вот это (он похлопал опять). Конечно, вы ни при чем. Но что подумают в городе? У нас каждый приезжий на виду. Вы согласны?

— Согласен, что же мне остается.

Голос Ахмедова сделался еще виноватей.

— Население-то в городе небольшое, да ведь и я-то на весь город один. Есть два помощника, но они сейчас в отпусках. А надо и за улицей присмотреть, и среди граждан веду работу. Лекции им читаю. Сидеть некогда.

На лацкане у него я увидел эмблему общества спасения на водах

— крест из лодочных весел.

— И это тоже? — Я показал на эмблему.

— И это.

Он помолчал и спросил застенчиво:

— Не очень на меня обижаетесь?

— Нисколько. — Я не кривил душой.

— Тогда я пойду, служба. — Он взялся рукой за дверь. — Ах да, ваше имущество. За ним придется зайти перед отъездом. Вы сколько у нас еще пробудете?

— День, два, как получится. Все зависит от результатов работы.

— Ага, ну вот и зайдете, адрес я вам сказал. Удачи в работе, товарищ Борода.

— Спасибо. — И тут я подумал, а не поможет ли мне этот добряк-законник хотя бы советом. — Товарищ Ахмедов, я не собирался обращаться к представителям власти специально, это не в моих правилах. Но раз уж вы сами пришли. Нет ли у вас кого-нибудь на примете, кто мог бы меня заинтересовать. По моим сведениям в Бежине находятся четверо моих подопечных.

Ахмедов замотал головой.

— Я не специалист, поэтому помочь вам вряд ли смогу.

— Жаль, это бы сократило время моего пребывания в городе. И население бы не волновалось.