Экспертиза любви

Лена сделала несколько глубоких вдохов. С другой стороны, чего она так расстроилась? У этого Светония вообще одни мучения описаны. Как они все умирали, эти римские цари? В Древние времена надо было очень хорошо подумать, прежде чем сходить пообедать к собственному папе. А Светоний — это такая древность! Тот же Константин, который принял христианство — это Лена помнила еще из институтской программы по истории религии, — родного сына убил, не поморщился, не говоря уже о какой-то там по счету жене, которую заживо изжарили в термах. Чего она так перепугалась? Лена снова достала книжку и пролистала страницы наугад. Ну точно. Тиберия то ли задушили, то ли отравили, Гая Калигулу зарубили мечом и добили клинками, Нерон закололся сам, какой-то Домициан тоже погиб в результате заговора… О чем ей беспокоиться? Лена даже про себя засмеялась своему испугу.

Троллейбус теперь выбрался на простор, и мимо окна проплывали обычные городские улицы, высокие дома, афиши, реклама… А ведь скоро осень, подумала она, заметив первые желтые листья в кронах берез. И впервые в жизни, пожалуй, она подумала об осени не как о начале занятий или о новом рабочем цикле после отпуска, а как о времени жизни, за которым, быть может, уже скоро последует если не старость, то зрелость, а потом, возможно, зима и смерть.

Что это со мной? Неужели это Светоний так меня пробрал? Лена снова достала книжку и положила на колени. Страницы сами немного отогнулись. Лена усмехнулась и снова посмотрела — в каком месте. И снова наткнулась на тот же отрывок: «…и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон…» Она пролистала назад несколько страниц. О ком это? Конечно, о Цезаре. О великом Цезаре, то бишь о Юлии. О Гае Юлии Цезаре. Все правильно, ведь отец наметил писать монографию именно о нем, поэтому и оказались замятыми эти страницы. Вот все и разъяснилось. А вообще-то дурацкая пришла ей в голову идея — гадать по книжке. Еще бы по ромашке стала гадать. Вовсе на нее это не похоже.

Троллейбус подъезжал к конечной остановке. Лена порылась в сумке — где же пудреница? Вот черт, забыла положить. У нее была хорошая пудреница, купленная еще в Москве самой себе на Восьмое марта. Два продетых друг в друга полукольца красиво выделялись на черной гладкой пластмассовой крышке. Лене нравилась Шанель. Не в смысле биографии, а по стилю. Стиль худых, негрудастых женщин. Да, не Памела Андерсен, но в этих худышках, к которым принадлежала она сама, что-то есть. И главное — чтобы костюмчик сидел. Жаль, что нет с собой пудреницы, не во что посмотреться. Но… уж какая есть. Лена никогда не принадлежала к тем девушкам, которые поминутно определяют, хорошо ли они выглядят. Хотя и к другой части девушек — тем, кто считает себя неисправимыми дурнушками, Лена тоже отнюдь не принадлежала.

Но вот и площадь. Конечная остановка. Она встала со своего удобного сиденья, подошла к двери выхода. Сегодня она ехала не одна — та самая куча теток, которых она видела вчера, сгрудилась у передней двери. Лена всмотрелась — Людмилы Васильевны нет. Троллейбус остановился, тетки высыпали наружу, пошли по дорожке к Бюро. Лена не захотела идти позади всех, а обгонять женщин ей показалось неудобным. Поэтому она просто перешла площадь и подошла к зданию Бюро с другой стороны. И еще, хотя ей было неудобно признаваться в этом самой себе, — ей очень хотелось посмотреть, стоит ли на парковке у здания Бюро белый «Пежо».

* * *

Владимир Александрович Хачмамедов, уже с утра красный лицом, сидел в комнате экспертов на выставленном вперед стуле возле так пока и не занятого хозяином стола с чугунными часами. Весь коллектив сотрудников танатологического отделения был уже в сборе. Витя Извеков что-то допечатывал за своим компьютером, Игорь Владимирович в безупречно отглаженном халате ровненько складка в складку упаковывал утреннюю газету. Он ее читал перед приходом начальника и сейчас больше интересовался не Хачмамедовым, а недочитанной статьей. Саша Попов с красными от бессонной ночи глазами давился уже четвертой по счету кружкой кофе.

— Какого хрена, — как всегда, начал без обиняков Хачек, — эти полицейские так возят трупы, что любой м…к, погрозив детским пистолетиком, может украсть все, что хочет и когда захочет?

— А что им, из-за какого-то гнилья себя под пули, что ли, охота подставлять? — Витя Извеков с размаха поставил в конце предложения точку. — Это ж был даже не живой человек, а всего лишь эксгумированный труп. Да если б я был полицейским, я бы тоже не стал препятствовать. Вези этот труп куда хочешь! Хоть спать с ним ложись.

— Ничего святого, — осторожно, чтобы его не заподозрили в излишнем остроумии, проронил Соболевский, краем глаза все-таки дочитывая интересующую его статью.

— Нет, раньше такого не было! У меня за тридцать лет работы никто даже не покушался что-нибудь украсть! — кипятился Хачек.

— Ну да, — Витя Извеков внимательно проверял, что он написал. — «Свидетельствует о том…» О чем свидетельствует? У вас в прошлом году шапку прямо из кабинета украли.