Экзотики

— И если онъ откажетъ, то… начнете пуще плакать?

— Нѣтъ. Если онъ откажетъ, я ему скажу, что я противъ его воли пойду за васъ.

— Это будетъ угрозой, или вы дѣйствительно способны на такой рѣшительный шагъ?..

— Я думаю, — тихо произнесла Эми.

— Вы только думаете, но не убѣждены… Ну-съ, какъ хотите… Все въ вашихъ рукахъ… Мое счастіе и даже моя жизнь… Да, ужасная, роковая встрѣча въ жизни! — вдругъ воскликнулъ онъ, проводя рукой по лицу. — Стоило родиться на свѣтъ, чтобы умереть изъ-за безхарактерности русской дѣвушки! Любить, быть любимымъ — и умереть… Ужасно!

— Этого не будетъ… Я… Я готова на все. Я уйду къ вамъ послѣ отказа дяди и мы уѣдемъ… тотчасъ.

— Ваше слово… Дайте слово.

— Даю.

Френчъ двинулся, быстро охватилъ станъ дѣвушки и, прижавъ ее въ себѣ, приблизилъ лицо свое въ ея лицу…

— Тогда ты моя невѣста, — шепнулъ онъ. — И съ этой минуты я могу требовать доказательствъ…

— Да. Да…

И Эми, склонивъ голову къ нему на грудь, подставила лицо. Онъ тихо прильнулъ къ нему съ поцѣлуемъ.

Затѣмъ Френчъ быстро вышелъ. Эми осталась одна, трепетная, въ слезахъ, но сіяющая.

— Да. Да. На все пойду… Что мнѣ они… всѣ!.. — шептала она.

ХVIII

А Владиміръ Ивановичъ Дубовскій все колебался и оттягивалъ свой визитъ къ соотечественнику, котораго давно зналъ, но отъ котораго всегда сторонился. И теперь, Богъ знаетъ почему, ему просто претило ѣхать къ этому странному русскому или «аглицкому россіянину», какъ онъ прозвалъ Гастингса-Машонова.

И Владиміръ Ивановичъ вдругъ рѣшилъ совсѣмъ другое… ѣхать объясниться съ самимъ Френчемъ. Указать ему, что этотъ бракъ немыслимъ… Честью проситъ его оставить Любочку въ покоѣ!

И вдругъ рѣшивъ, онъ тотчасъ же и собрался, благо близко…

Конечно, Френчъ сначала крайне удивился визиту, но затѣмъ сдѣлался тотчасъ же суровъ и холоденъ… Онъ понялъ, съ чѣмъ является сановникъ, еще ни разу не бывавшій у него.

— Monsieur Френчъ, у меня до васъ крайне важное дѣло, и вотъ почему я рѣшился безпокоить васъ…

И Дубовскій какъ-то подтянулся и собрался говорить съ энергіей, показать себя.

— Благодарю васъ за честь, что пожаловали. Что прикажете? — сказалъ Френчъ.

— Изволите видѣть… Я много слышалъ о васъ хорошаго отъ общихъ знакомыхъ. Я не удивляюсь, если вы симпатичны моей племянницѣ.

И Дубовскій думалъ про себя:

«Чего это я виляю да лебежу! Надо бы похолоднѣе и порѣзче. Ишь онъ Наполеономъ какимъ на меня смотритъ. Точно я проситель, а онъ министръ».

Но, однако, Владиміръ Ивановичъ ничего не сказалъ рѣзкаго, а продолжалъ вилять и лебезить. Всю свою жизнь онъ любезничалъ со всѣми. И съ тѣми, отъ кого ожидалъ «великихъ и богатыхъ милостей», и съ тѣми, отъ которыхъ ничего ждать или желать не могъ. И съ послѣдними онъ даже бывалъ любезнѣе. Его характерная черта въ жизни была та же, что и въ игрѣ въ карты: постоянный «пасъ» отъ отсутствія иниціативы, смѣлости, предпріимчивости. Въ картахъ, чуть не хватаетъ дамы или валета, при полной масти, Дубовскій думалъ, вздыхалъ и говорилъ: «пасъ». Въ жизни — тоже…

Послѣ разъясненія всего дѣла, мягко и заискивающе, Дубовскій прибавилъ:

— Ну-съ, что же? Какъ быть?

— Я люблю вашу племянницу, г. Дубовскій. И она раздѣляетъ мое чувство къ ней. И я поэтому, въ отвѣтъ на ваши слова, могу только просить у васъ — хотя вы и не отецъ ей — ея руку.

— Я ничего не имѣю противъ васъ, monsieur Френчъ. Вы не хотите меня понять. Именно я не отецъ, а дядя и опекунъ, и какъ племянница хочетъ, такъ и поступитъ. Но все-таки я являюсь просить васъ подумать…

— Извините, г. Дубовскій, тутъ думать не о чемъ. Mademoiselle Скритицына, конечно, давно рѣшила, что ей дѣлать. Но она все-таки, прежде всего, желаетъ вашего согласія на бракъ, котораго… котораго вы не даете.

— И не дамъ! — вдругъ не произнесъ, а заревѣлъ Дубовскій. И въ немъ сказался русскій человѣкъ, который терпитъ, терпитъ и ухнетъ сплеча… И вмѣсто того, чтобы во-время отгрызнуться, опоздавши, убьетъ до смерти.

Френчъ — англичанинъ — опѣшилъ.

Любезный, обходительный, сладкій Дубовскій вдругъ превратился въ дикаго варвара сѣвера, въ медвѣдя, былъ щебетавшей канарейкой и сталъ волкомъ.

— Вотъ это я и желалъ узнать! — отвѣтилъ Френчъ, не зная, что сказать.

— Ну, вотъ… Et savez! — произнесъ Дубовскій, переведя съ русскаго, но тотчасъ прибавилъ:- sachez-le.

— Но потрудитесь мнѣ объяснить, — заговорилъ Френчъ, — что можете вы имѣть противъ меня?

— Ничего… Я васъ мало знаю… Но я бы желалъ, чтобы племянница вышла за русскаго, за соотечественника…

— Это понятно и совершенно естественно!.. — заявилъ англичанинъ и смолкъ.

Дубовскій поднялся и сухо сказалъ: «Adieu». Но руку все-таки подалъ.

Выйдя на улицу, онъ ворчалъ:

«Дубинскій ты, а не Дубовскій! Отъ дубины, а не отъ дуба происходишь… За какимъ я дьяволомъ лазилъ къ нему».

XIX