El creador en su laberinto

Если сравнивать с Москвой начала нулевых, здесь было весьма неплохо. Это сейчас, наверное, мне показалось бы иначе… В «Кемере» имелось всё, что нужно: более-менее приличная обстановка, недорогие напитки (да и всё прочее, если вы понимаете, о чём я…), громкая музыка и множество девочек, готовых отрываться по полной. Опять же, девочек с не самыми высокими запросами, раз уж они пришли именно сюда — меня это устраивало. С немкам на улице познакомиться сложно: в Германии это особо не принято.

В тот вечер я впервые увидел дядю Володю в деле, хоть ещё и не был с ним знаком. Он работал в «Кемере» тюрштеером: türsteher по-русски будет чем-то средним между «охранник» и «вышибала». Ближе ко второму, я бы сказал.

В чём состояла суть конфликта, не знаю. Обратил внимание, только когда начали кричать: кто по-немецки, кто по-турецки. Ситуацию качали ребята южнославянской внешности, вроде сербов, но говорящие на странном для меня языке. Косовские албанцы — это выяснилось позже.

Крепкий мужик в форме тюрштеера их угомонил просто образцово. Один верзила замахнулся на него бутылкой — для него свет погас тут же. Заводилу же тюрштеер сложил пополам, всадив кулак в печень, и поволок по полу к дверям, под крики и свист со всех сторон.

После он подошёл к стойке, попросил у бармена воды. Выпив стакан, дядя Володя обратил внимание на меня, спросил — мол, русский? Это ведь сразу видно. Так и разговорились.

***

— Присаживайся, Володя: в ногах правды нет, такая в России поговорка?

Ибрагим, владевший «Кемером» и управлявший многими куда более сомнительными делами в Мюнхене, неплохо знал русский язык: по крайней мере, достаточно для того, чтобы называть Баранова именно Володей. Но общались они всё-таки на немецком.

Пожилой жирный турок буквально растёкся по кожаном дивану. В одной руке он держал мундштук кальяна, другой почёсывал волосатую грудь. Расстёгнутая почти до необъятного живота рубашка прилипала к телу — Ибрагим обильно потел, что никак не добавляло ему привлекательности. Любому он показался бы неприятным человеком, но Баранов людей по внешности не судил, а что касается Ибрагима — точно знал: в этом случае и не стоило.

Владимир сел напротив, в куда более напряжённой позе: это легко читалось что Ибрагимом, что несколькими его людьми в комнате. Он подался вперёд, уперевшись локтями в колени, опустив подбородок. Спортивная привычка: ситуация была напряжённой, пусть Баранов сейчас и не на татами.

— Зря ты так с Хаканом. — продолжил Ибрагим. — Надо было его утихомирить, верно. Но не стоило унижать.

— Я его лишь его ударил. Даже не по лицу.

Ибрагим издал протяжный фыркающий звук, его обвислые щёки затряслись.

— Володя, ты им весь пол вытер: от танцпола до дверей. И вышвырнул на улицу, как собаку. Хакан тебе этого не простит, даже если бы хотел. Он ведь албанец, Володя. Косовский албанец, что ещё хуже. Ты знаешь, какие у них порядки? Он потеряет уважение, если не отомстит тебе. А без уважения в Косово не живут.

— Но мы же не в Косово.

— Иногда в Косово.

Баранов вздохнул. Действительно, он давно избавился от иллюзий относительно Германии: здесь только на первый взгляд всё было так законопослушно, тихо и спокойно. Так непохоже на родное Подмосковье в девяностые. На деле же, особенно если имеешь дело с иммигрантами, одним из которых сам являешься — всё куда сложнее. Те самые «движения». Просто в Германии это делается немного по-другому.

— Ибрагим, ты меня знаешь. — Баранов жестом отказался от мундштука, который турок ему протянул. — Я никого не боюсь. У нас в городе не было метро, зато бояться отучали. Если Хакан хочет реванш — в любое время. В России принято так.

Ибрагим только саркастически улыбнулся.

— Радуйся, что всё началось с твоей машины: Хакан проявил милосердие. Он тебя предупредил. Дал возможность уехать, пока не поздно. Если ты останешься, албанцам придётся решить вопрос окончательно.

— Пойми, Ибрагим. Я видел жизнь. Пуд соли съел, как у нас говорят. Мне не нужно в Германии то, от чего я уехал из России. В Мюнхене у меня жена, моё додзе, мои ученики. Всего лишь хочу жить спокойно. И никуда больше не бежать, понимаешь?

— Понимаю. Но чего ты хочешь от меня?

Ибрагим прекрасно знал, чего Баранов хочет. И тюрштеер знал, каковы будут условия турка. Поэтому разговор между ними был во многом формальностью. Представлением, которое двое разыгрывали — контракт давно составлен, вопрос только в том, подпишут ли его обе стороны.

— Чтобы ты объяснил Хакану: хоть тут бывает Косово, но я живу в Германии. А если его не устроит, то пусть здесь ненадолго настанет Россия. Я с ним встречусь, на любых условиях. Даже не буду стараться победить, если так нужно, я не гордый. Это не тот вопрос, который стоит решать по-албански.

Ибрагим не отвечал на протяжении трёх глубоких затяжек. Он медленно выпускал плотные облака дыма, обволакивающие его фигуру в полутьме: словно полупрозрачные фигуры стройных красавиц танцевали вокруг толстяка. В этот момент он действительно напоминал султана, которым так хотел казаться.

Потом он всё-таки заговорил.