Эль-Дорадо

— Черт возьми, вы понимаете, ваше превосходительство, через несколько минут мы будем во владениях краснокожих; воинственные индейцы не очень-то нежны к белым и к людям цивилизованным; нам нужно будет поступать чрезвычайно осторожно, чтобы защититься от западней и засад, которые ожидают нас на каждом шагу, потому что мы будем в неприятельской стране. Я очень хорошо знаю, — прибавил он простодушно, — что все эти предосторожности ни к чему не послужат и, может быть, только продолжат наше существование на несколько дней; но, по крайней мере, умирая, мы будем успокоены тем, что сделали все зависящее от нас, чтобы выйти из такого бедственного положения.

— Что вы хотите сказать своим бесконечным вступлением? — отвечал маркиз, у которого, несмотря на его гнев, искреннее самоотвержение этого бедняги вызвало улыбку.

— Оно ведет вот к чему, ваше превосходительство; вы дворянин, знаток городской жизни, но, извините меня, ничего не смыслите в быте пустыни, в засадах и в опасностях, которыми она наполнена, и в средствах, употребляемых для защиты от одних и для избежания других. При всем почтении, которое я должен оказывать вашему превосходительству, я думаю, однако, что было бы хорошо, если бы вы с сегодняшнего дня возложили на меня одного ответственность за движение каравана, которым вы предоставили бы мне управлять по моему усмотрению; одним словом, чтобы вы передали мне начальство над ним. Вот, ваше превосходительство, что я хотел вам сказать и зачем я дозволил себе вас остановить.

Маркиз в продолжение нескольких минут молчал, устремив глаза на спокойное и честное лицо индейца, как будто хотел прочесть в глубине сердца его самые сокровенные мысли. Капитао не смутясь выдержал этот взгляд.

— То, что вы просите у меня, дон Диего, очень важно, — отвечал задумчиво маркиз. — Измена окружает меня со всех сторон: люди, на которых я более всего имел право рассчитывать, первыми покинули меня; вы сами смотрите на этот поход, как на сумасбродство, и, кажется, вас волнуют самые мрачные предчувствия; они доказывают мне, извините меня, в свою очередь, за откровенность, они мне доказывают, что вы не хотите меня обмануть и что ваша преданность ко мне не скрывает задней мысли.

— Ваше превосходительство, я не сержусь за подозрения, которые вы имеете против меня, напротив, я нахожу очень естественными. Вы португалец из Европы, а вследствие этого не знаете многих особенностей нашей страны и, между прочим, того, что солдаты конквисты — люди испытанные, старательно выбранные и что с самого основания этого отряда между ними не встречалось ни одного изменника. Я говорю это не про себя, вы знаете меня только несколько дней, вам еще не представлялось случая испытать меня, но искренность, с которою я говорил вам все предыдущее, должна была возбудить если не полную доверенность ко мне, то по крайней мере начало этой доверенности.

— Да, я знаю, что со вчерашнего дня все ваши поступки были честны, вы видите, что я справедлив.

— Не вполне еще, ваше превосходительство; вы судите обо мне с точки зрения цивилизованного европейца, но не жителя пустыни, оттого-то вы так сильно ошибаетесь; позвольте мне сделать маленькое замечание, которое, без сомнения, вы найдете справедливым.

— Говорите.

— Мы удалены по крайней мере на пятьдесят лье от ближайшего города, и в то же время только на несколько лье от нас находятся враги-индейцы, которые нас сторожат и ждут предлога, чтобы напасть на нас.

— Правда, — прошептал задумчиво маркиз.

— Итак, вы понимаете меня, ваше превосходительство; теперь предположим, что я изменник.

— Я этого не говорил.

— Вы не утверждали, это правда, но вы дали понять мне, что я мог бы сделаться им. Ну, допустим это: ничего не было бы легче для меня, как покинуть вас здесь, уехать со своими солдатами, и, поверьте, ваше превосходительство, вы погибли бы точно так же, как если б я выдал вас завтра же индейцам. Вы не имеете физической возможности избегнуть малейшей из тех опасностей, которые вас окружают, и вы даже и не подозреваете того, что творится вокруг вас.

Маркиз побледнел и в унынии опустил голову на грудь; логика капитао поразила его, доказывая личное бессилие его и всю величину преданности человека, которого он обвинял и который так благородно жертвовал своею жизнью в пользу чужого.

Он протянул индейцу руку и сказал:

— Извините мне мои несправедливые подозрения, дон Диего, они теперь навсегда рассеялись; я доверяю вам, поступайте по своему усмотрению, даже не советуясь со мной, если вы найдете это нужным; даю вам честное слово дворянина, что не буду вам мешать и что во всех обстоятельствах стану первый показывать пример повиновения вам. Довольны ли вы мною? Не исправляю ли я свою ошибку, которую я сделал, обвиняя вас?

Капитао с волнением пожал протянутую ему руку.

— Я жалею, ваше превосходительство, что у меня только одна жизнь, чтобы пожертвовать ею за вас, — отвечал он.

— Не будем же более говорить об этом, и делайте, как найдете лучше.

— Постараюсь, ваше превосходительство. Во-первых, сделайте одолжение, скажите, куда вы намерены направиться?