Еще не закрыв дверь, он обнял ее — по-настоящему обнял. Сомкнув пальцы у нее за спиной. Обычно Парк держал Элеанору ладонями за талию, словно в медленном танце. На этот же раз все было… как-то иначе. Его руки обвили ее, его лицо спряталось в ее волосах, и ей некуда деться, кроме как прижаться к нему.
Он был теплым… Теплым, нежным и мягким.
Словно спящий ребенок, подумала она. Вроде того. Не в буквальном смысле.
Элеанора снова попыталась смутиться.
Парк пинком закрыл дверь и привалился к ней спиной, все крепче прижимая к себе Элеанору. Его волосы падали на лицо, а глаза были полузакрыты. Затуманенные. Нежные.
— Ты спал? — прошептала она — так, словно боялась разбудить его.
Парк не ответил. Приоткрыв рот, он впился в ее губы. Ее затылок лег в его ладонь. Он так крепко прижимал ее к себе, что некуда было деться. Она не могла ни выпрямиться, ни вздохнуть. И не могла сохранить никаких тайн. Его дыхание клокотало у нее в горле. Она чувствовала его пальцы — на шее, на спине… Ее собственные руки нелепо висели вдоль тела, словно им не было здесь места. Может, и ей самой не было здесь места…
Парк, видимо, почувствовал это. Он оторвался от ее губ и вытер рот о футболку на плече. Он смотрел на нее, словно увидел впервые с тех пор, как она переступила порог.
— Эй… — сказал он, переведя дыхание. — Что происходит? Ты в порядке?
Элеанора взглянула Парку в лицо, не зная, как трактовать его странное выражение. Парк опустил подбородок, словно его рот не желал отодвигаться от ее губ. Его глаза были такими зелеными, что могли превратить углекислый газ в кислород.
И он трогал ее — во всех местах, прикосновений к которым она так боялась…
Элеанора предприняла одну последнюю попытку смутиться.
На миг показалось, что он зашел слишком далеко.
Он не собирался делать ничего такого, он еще не отошел от сна. И он думал об Элеаноре, грезил о ней — все эти бесконечные часы. А она замерла в его руках. На миг он решил, что зашел слишком далеко. Что переступил черту.
А потом Элеанора прикоснулась к нему. Тронула его шею.
Трудно сказать, чем это отличалось от всех прочих моментов, когда она касалась его. Элеанора стала другой. Только что она была застывшей и неподвижной — и вдруг ожила.
Она притронулась к его шее. Повела рукой вниз по груди. Парку хотелось бы быть выше и шире; он надеялся, что Элеанора не остановится.
Она была очень нежной в сравнении с ним. Может, она хотела его не настолько, насколько он желал ее. Но даже если она хотела его хотя бы вполовину так же сильно…
Она прикасалась к нему — и это было именно так, как она себе представляла.
Провести пальцами по скуле, шее, плечу…
Он был гораздо горячее, чем она представляла — и тверже. Словно состоял из одних мышц и костей. Словно его сердце билось прямо под футболкой.
Она трогала Парка мягко, осторожно — просто на случай, если трогает его неправильно.
Он расслабился, привалившись к двери.
Пальцы Элеаноры скользили по его горлу, по его груди. Он взял ее за другую руку и прижал к своему лицу.
Он застонал, словно от боли — и решил, что обдумает все позже. И, может быть, почувствует угрызения совести. Потом.
А сейчас… Если он по-прежнему будет стесняться, то не получит того, что он хотел.
Парк был живым. И все происходило наяву. И все было позволено.
Парк принадлежал ей.
Держать его, обладать им. Это не навсегда, конечно же. Разумеется, не навсегда.
Но теперь, сейчас — он принадлежал ей. И он хотел, чтобы она прикасалась к нему. Словно кот, который сует голову тебе под руку.
Элеанора провела ладонью по груди Парка, разведя пальцы. Потом снова рукой вверх — под его рубашкой.
Она сделала это, потому что хотела. И потому, что, начав трогать его вот так — именно так, как она себе представляла — она уже не могла остановиться. И потому что… будет ли у нее возможность потрогать его вот так еще раз?..
Ощутив, как ее пальцы коснулись его живота, Парк застонал. Он покрепче стиснул Элеанору и двинулся вперед, толкая Элеанору перед собой, огибая кофейный столик и направляясь к дивану.
В фильмах это выглядит органично или комично. В гостиной Парка это выглядело попросту неуклюже. Они не отлеплялись друг от друга, так что в итоге Элеанора упала спиной на диван, а Парк рухнул рядом с ней.
Он хотел смотреть ей в глаза, но это трудно, когда глаза так близко.
— Элеанора… — прошептал он.
Она кивнула.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Элеанора посмотрела на него. Ее глаза были блестящими, черными и бездонными. Потом отвела взгляд.
— Я в курсе.
Парк вытащил из-под нее одну руку и провел ею вдоль тела Элеаноры. Он мог лежать так весь день — прикасаясь к ее талии, к ребрам, бедрам, снова и снова… Он бы так и сделал, если бы у него был целый день. И если бы она не состояла из великого множества прочих чудес.
— В курсе? — переспросил Парк. Элеанора улыбнулась, и он поцеловал ее. — Ты не Хан Соло в подобных отношениях, знаешь ли.
— Я абсолютный и совершенный Хан Соло, — прошептала она. Было так хорошо слушать ее. Было хорошо помнить, что это все равно Элеанора — под всей своей новой плотью.