Элегантность ёжика

– Ничуть, мадам, – ответил он, изящно помахивая пельменем над пиалой, точно маятником, – ничуть! Но можете ли вы себе представить, чтобы для украшения коридора я заказал копию Микеланджело? Лапшу надо окунать вот в этот соус, – продолжал он и поставил передо мной плетенку с длинной лапшой и сине-зеленую миску, от которой пахло… фисташками. – Это залу рамен, блюдо из холодной лапши, соус к нему подают сладковатый. Попробуйте и скажите, как вам понравилось. – Он протянул мне большую полотняную салфетку. – Тут неизбежны некоторые издержки, смотрите не испачкайте платье.

– Спасибо, – откликнулась я, зачем-то прибавила: – Оно не мое. – И, совсем осмелев, призналась: – Понимаете, я давно уже живу одна, никуда не выхожу. И боюсь, превратилась в… дикарку.

– Если вы и дикарка, то весьма культурная, – улыбнулся месье Одзу.

Лапша с фисташковым соусом была изумительно вкусная. А вот состояние платья Марии оставляло желать лучшего. Не так-то просто обмакнуть в жидкий соус целый метр лапши и запихнуть в рот, не забрызгавшись. Месье Одзу расправлялся со своей очень ловко и довольно шумно, поэтому и я без всякого стеснения засасывала длинные петли.

– Нет, серьезно, – сказал месье Одзу, – это же поразительно! Вашего кота зовут Лев, моих кота и кошку – Левин и Кити, мы оба любим Толстого и голландскую живопись и живем в одном подъезде. Какова вероятность такого совпадения?

– Напрасно вы подарили мне это роскошное издание, – сказала я. – Не стоило.

– Это доставило вам удовольствие?

– Конечно, но еще и напугало. Я ведь очень стараюсь никому ничего не показывать и не хотела бы, чтоб все здесь поняли…

– …кто вы такая? – закончил месье Одзу. – Но почему?

– Не хочу лишних сложностей. Людям не нравится, когда консьержка корчит из себя невесть что.

– Почему же корчит? Вы ничего из себя не корчите, у вас на самом деле хороший вкус, вы много знаете, вы умны!

– Но я консьержка! И потом, у меня нет никакого образования, я совсем из другого круга.

– Подумаешь, большое дело! – воскликнул месье Одзу. И надо же, точь-в‑точь как Мануэла!

Я рассмеялась – он вопросительно посмотрел на меня.

– Это любимое выражение моей лучшей подруги, – объяснила я.

– И что эта подруга говорит о вашей… скрытности?

Понятия не имею!

– Вы ее знаете, – сказала я вместо ответа. – Это Мануэла.

– А-а, мадам Лопес? Она ваша подруга?

– Единственная.

– Благородная дама, настоящая аристократка, – сказал месье Одзу. – Вот видите. Не вы одна нарушаете каноны. И что тут плохого? Мы, черт побери, живем в двадцать первом веке!

– Кто были ваши родители? – спросила я, слегка ужасаясь своей бесцеремонности.

Месье Одзу, наверное, думает, что сословные различия исчезли вместе с Эмилем Золя.

– Отец был дипломатом, а матери я не знал, она умерла вскоре после моего рождения.

– Простите, – пробормотала я.

Он махнул рукой – дескать, это было давно.

А я продолжила:

– Вы сын дипломата, а я дочь бедных крестьян. И чтобы я ужинала с вами, в вашем доме – это совершенно немыслимо.

– Однако вы сегодня ужинаете со мной, в моем доме, – сказал он и добавил с очень милой улыбкой: – И это для меня большая честь.

Так мы и болтали, приятно и весело. О чем только не говорили: о Ясудзиро Одзу (дальний родственник), о Левине, Толстом и как они косили вместе с мужиками, об изгнании и неистребимом своеобразии разных культур – обо всем, что только взбредало на ум, и всегда с увлечением, наслаждаясь последними мотками лапши и еще больше – неправдоподобным сходством наших взглядов.

– Зовите меня лучше Какуро, – предложил месье Одзу, – это не так пышно. А я, если позволите, буду вас звать Рене.

И я охотно согласилась. Откуда такая легкость, такое неожиданное сродство? Но от саке в мозгу приятная ленца, подумаем об этом позже.

– Вы знаете, что такое азуки? – спросил вдруг Какуро.

– Горы в Киото… – Я улыбнулась этому воспоминанию о каплях вечности.

– Что-что? – переспросил он.

– Горы в Киото такого же сизого цвета, как фасоль азуки. – Я попыталась говорить не так бессвязно.

– Ах да, это ведь из какого-то фильма? – спросил Какуро.

– Из «Сестер Мунаката», сцена в самом конце.

– Я его видел, только очень давно, и плохо помню.

– И камелию в храме на мху, наверное, не помните?

– Нет. Но теперь охотно посмотрел бы этот фильм еще раз. Что, если как-нибудь на днях мы это сделаем вместе?

– У меня есть кассета, – сказала я. – Я ее еще не сдала в библиотеку.

– Может, в выходные?

– А у вас есть видеомагнитофон? – спросила я.

Он улыбнулся:

– Есть.

– Тогда договорились. Только давайте условимся: будем смотреть фильм за чаем, а сладкое я принесу с собой.

– Договорились!