Элегии и малые поэмы

10   Тупит само по себе тайной мечты остроту.

        Верь мне, супруг: перестань порок поощрять запрещеньем, —

        Лучше поборешь его, если уступишь ему.

        Видел я как-то коня: он узде не хотел подчиниться

        И, закусив удила, молнии несся быстрей, —

15   Но покорился и встал, ощутив, что на трепаной гриве

        Мягкие вожжи лежат, что ослабела узда.

        Все, что запретно, влечет; того, что не велено, жаждем.

        Стоит врачу запретить, просит напиться больной…

        Сто было глаз на челе у Аргуса, сто на затылке, —

20   Все же Амур — и лишь он — часто его проводил.

        В прочный спальный покой из железа и камня Данаю

        Девой невинной ввели, — матерью стала и там.

        А Пенелопа, хотя никакой не имелось охраны,

        Все же осталась чиста средь молодых женихов.

25   Больше хотим мы того, что другой бережет. Привлекает

        Вора охрана сама. Редкий доступному рад.

        К женщине часто влечет не краса, а пристрастье супруга:

        Что-то в ней, видимо, есть, что привязало его…

        Честной не будь взаперти, — изменяя, ты будешь милее.

30   

Слаще волненья любви, чем обладанье красой.

        Пусть возмущаются, — нам запретное слаще блаженство,

        Та лишь нам сердце пленит, кто пролепечет: «Боюсь!»

        Кстати, держать под замком недозволено женщин свободных

        Так устрашают одних иноплеменных рабынь.

35   Ежели вправе сказать ее сторож: моя, мол, заслуга… —

        Так за невинность ее надо раба похвалить!

        Подлинно тот простоват, кто измен не выносит подруги,

        И недостаточно он с нравами Рима знаком.

        Ведь при начале его — незаконные Марсовы дети:

40   Илией Ромул рожден, тою же Илией — Рем.

        Да и при чем красота, если ты целомудрия ищешь?

        Качествам этим, поверь, не совместиться никак.

        Если умен ты, к жене снисходителен будь и не хмурься,

        К ней применять перестань грозного мужа права.

45   Жениных лучшей друзей приветствуй (их будет немало!) —

        Труд не велик, но тебя вознаградит он вполне.

        Ты молодежных пиров постоянным участником станешь,

        Дома, не делая трат, много накопишь добра.

VII

        Иль не прекрасна она, эта женщина? Иль не изящна?

        Или всегда не влекла пылких желаний моих?

        Тщетно, однако, ее я держал, ослабевший, в объятьях,

        Вялого ложа любви грузом постыдным я был.

5     Хоть и желал я ее и она отвечала желаньям,

        Не было силы во мне, воля дремала моя.

        Шею, однако, мою она обнимала руками

        Кости слоновой белей или фригийских снегов;

        Нежно дразнила меня сладострастным огнем поцелуев,

10   Ласково стройным бедром льнула к бедру моему.

        Сколько мне ласковых слов говорила, звала «господином»,

        Все повторяла она, чем возбуждается страсть.

        Я же, как будто меня леденящей натерли цикутой,

        Был полужив, полумертв, мышцы утратили мощь.

15   Вот и лежал я, как пень, как статуя, груз бесполезный, —

        Было бы трудно решить, тело я или же тень?

        Что мне от старости ждать (коль мне предназначена старость),

        Если уж юность моя так изменяет себе?

        Ах! Я стыжусь своих лет: ведь я и мужчина и молод, —

20   Но не мужчиной я был, не молодым в эту ночь…

        Встала с постели она, как жрица, идущая к храму

        Весты, иль словно сестра, с братом расставшись родным…

        Но ведь недавно совсем с белокурою Хлидой и с Либой,

        Да и с блестящей Пито был я достоин себя,

25   И, проводя блаженную ночь с прекрасной Коринной,

        Воле моей госпожи был я послушен во всем.

        Сникло ли тело мое, фессалийским отравлено ядом?

        Или же я ослабел от наговорной травы?

        Ведьма ли имя мое начертала на воске багряном

30   И проколола меня в самую печень иглой?

        От чародейства и хлеб становится злаком бесплодным,

        От ворожбы в родниках пересыхает вода;

        Падают гроздья с лозы и желуди с дуба, лишь только

        Их околдуют, и сам валится с дерева плод.

35   Так почему ж ворожбе не лишать нас и мощи телесной?

        Вот, может быть, почему был я бессилен в ту ночь…

        И, разумеется, — стыд… И он был помехою делу,

        Слабости жалкой моей был он причиной второй…

        А ведь какую красу я видел, к ней прикасался!

40   Так лишь сорочке ее к телу дано приникать.

        От прикасанья к нему вновь юношей стал бы и Нестор,

        Стал бы, годам вопреки, юным и сильным Тифон…

        В ней подходило мне все, — подходящим не был любовник…

        Как же мне к просьбам теперь, к новым мольбам прибегать?

45   Думаю, больше того: раскаялись боги, что дали

        Мне обладать красотой, раз я их дар осрамил.

        Принятым быть у нее я мечтал — приняла, — допустила;

        И целовать? — целовал; быть с нею рядом? — и был.

        Даже и случай помог… Но к чему мне держава без власти?

50   Я, как заядлый скупец, распорядился добром.

        Так, окруженный водой, от жажды Тантал томится

        И никогда не сорвет рядом висящих плодов…

        Так покидает лишь тот постель красавицы юной,

        Кто отправляется в храм перед богами предстать…

55   Мне не дарила ль она поцелуев горячих и нежных?

        Тщетно!.. По-всякому страсть не возбуждала ль мою?

        А ведь и царственный дуб, и твердый алмаз, и бездушный

        Камень могла бы она ласкою тронуть своей.

        Тронуть тем боле могла б человека живого, мужчину…

60   Я же, — я не был живым, не был мужчиною с ней.

        Перед глухими зачем раздавалось бы Фемия пенье?

        Разве Фамира-слепца живопись может пленить?[52]

        Сколько заране себе обещал я утех потаенно,

        Сколько различных забав мне рисовала мечта!

65   А между тем лежало мое полумертвое тело,

        На посрамление мне, розы вчерашней дряблей.