Элегии и малые поэмы

        Словно как та, что Фурий сестрой Эрихто[167] гонима,

140 Мчусь я, не помня себя, космы висят по плечам.

        Видят глаза нетесаный туф на сводах пещеры, —

        Раньше тут был для меня мрамор мигдонский, не туф.

        Лес нахожу, который не раз давал нам с тобою

        Ложе и нас защищал плотным покровом листвы,

145 Не нахожу лишь того, кто владел и лесом и мною;

        Что без него мне леса? Он их сокровищем был.

        Вижу примятую я траву на лужайке знакомой:

        Нашей тяжестью мы стебли пригнули к земле.

        Здесь я легла, и к месту, где ты лежал, прижималась,

150 Милая прежде трава выпила слезы мои.

        Ветки, казалось, со мной горюют, поникнув листвою,

        Не было слышно меж них сладостной жалобы птиц.

        Только об Итисе песнь исмарийском птица Давлиды[168]

        Пела, печальная мать, в скорби о мести своей.

155 Итиса птица поет, а Сафо — любовь и разлуку,

        Все остальное вокруг, будто бы в полночь, молчит.

        Есть, прозрачней стекла, в лесу источник священный,

        Верят у нас, что таит некое он божество.

        Ветви над ним широко водяная раскинула ива,

160 Словно роща густа; берег травою порос;

        Здесь я легла, чтоб мое отдохнуло усталое тело.

        Вижу сквозь слезы: стоит рядом одна из наяд

        И говорит: «Если жар безжалостный сердце сжигает,

        То в Амбракийскую ты землю скорее ступай.

165 Там во всю ширь с высоты Аполлон моря озирает,

        Берег Левкадским зовет или Актийским народ.[169]

        Девкалион, когда к Пирре горел любовью, отсюда

        Бросился и, невредим, лег на соленую гладь.

        Тотчас ответная страсть спокойного сердца коснулась

170 Пирры, и Девкалион тотчас утишил свой пыл.

        Этот закон Левкада хранит; туда отправляйся

        Тотчас же и не страшись прыгнуть с вершины скалы».

        Только совет отзвучал, и наяда и голос исчезли;

        Я поднимаюсь, дрожа, слезы бегут по щекам.

175 Нимфа, спешу я туда, к скале, что ты указала;

        Прочь боязнь: ведь ее страсть победила давно.

        Что б ни случилось со мной, все я буду счастливей, чем ныне.

        Ветер, меня подхвати: легкой я стала теперь.

        Также и ты, Купидон, мне крылья подставь, чтоб укором

180 Вечным Левкадской волне гибель моя не была.

        Фебу я там посвящу черепаху общую нашу,

        Две всего лишь строки будут такие под ней:

        «Лиру тебе посвящает, о Феб, благодарная Сафо,

        Дар, что достоин ее, дар, что достоин тебя».

185 Но для чего ты меня посылаешь на берег Актийский,

        Если и сам ты, беглец, можешь вернуться ко мне?

        Ты избавленье мне дашь скорей, чем Левкадские воды,

        И благодетельней ты будешь, и краше, чем Феб.

        Или, тверже скалы и свирепей прибоя Левкады,

190 Хочешь, чтоб славу тебе гибель моя принесла?

        Лучше грудью тесней к твоей груди мне прижаться,

        Чем с вершины скалы броситься грудью в волну.

        Вот моя грудь, Фаон: ее называл ты прекрасной

        И многократно хвалил дар, обитающий в ней.

195 Быть бы речистой сейчас! Но боль — искусству помеха,

        И средь несчастий меня дар мой покинул совсем.

        Прежних нет уже сил и для песен их не хватает,

        Плектр от горя молчит, лира от горя нема.

        Женщины Лесбоса, вы, и невесты морской Митилены,

200 Чьи имена прославлял струн эолийских напев,

        Женщины Лесбоса, к вам любовь мне честь запятнала, —

        Не приходите толпой слушать кифару мою:

        Все, что нравилось вам, унес Фаон, убегая…

        Горе мне! Чуть было я «мой» не сказала «Фаон».

205 Мне возвратите его — и к вам вернется певица;

        Он оживляет мой дар, он убивает его.

        Я пытаюсь молить, но словами дикое сердце

        Трону ли я или умчит их бесполезно Зефир?

        Пусть умчавший слова примчит паруса твои ветер;

210 Будь ты, медлитель, в уме — сделал бы это давно.

        Если назад поплывешь, — за корабль твой обетные жертвы

        Есть у меня; поспеши, сердце мое не круши!

        Только отчаль: путь откроет морской рожденная в море,

        Ветер корабль понесет, — только отчаль поскорей!

215 Сам Купидон слетит на корму и за руль твой возьмется,

        Нежной распустит рукой и уберет паруса.

        Если ж тебе по душе с пеласгийской Сафо разлука, —

        Хоть и не скажешь ты, чем я заслужила ее, —

        Пусть несчастной о том хоть письмо жестокое скажет,

        Чтобы в Левкадских волнах я попытала судьбу.

НАУКА ЛЮБВИ

Книга первая

        Кто из моих земляков не учился любовной науке,

        Тот мою книгу прочти и, научась, полюби.

        Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус,

        Знанье правит коней, знанью покорен Амур.

5     Автомедонт[170] направлял колесницу послушной вожжою,

        Тифий стоял у руля на гемонийской корме, —

        Я же Венерой самой поставлен над нежным Амуром,

        Я при Амуре моем — Тифий и Автомедонт.

        Дик младенец Амур, и нрав у него непокладист,

10   Все же младенец — и он, ждущий умелой руки.

        Звоном лирной струны сын Филиры утишил Ахилла,[171]

        Дикий нрав укротив мирным искусством своим:

        Тот, кто был страшен врагу, кто был страшен порою и другу,

        Сам, страшась, предстоял перед седым стариком;

15   Тот, чья мощная длань сулила для Гектора гибель,

        Сам ее подставлял под наказующий жезл.

        Словно Хирону — Пелид, Амур доверен поэту:

        Так же богиней рожден, так же душою строптив.

        Что ж, ведь и пахотный бык ярмо принимает на шею,

20   И благородный скакун зубом грызет удила, —

        Так и Амур покоряется мне, хоть и жгут мое сердце

        Стрелы, с его тетивы прямо летящие в грудь.

        Пусть! Чем острее стрела, чем пламенней жгучая рана,