Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

Я подумал: "Что если это Е.П.Б. загипнотизировала меня? Вот если б у меня осталось что-нибудь вещественное, что подтвердило бы, что он действительно был здесь; что-нибудь такое, что можно подержать в руках, когда он уйдет! "Учитель ласково улыбнулся, словно прочел мою мысль, размотал с головы фехту, на прощание благословил меня и – исчез: стул его был пуст; я остался один, наедине со своими чувствами! И все же не совсем один, ибо на столе лежал расшитый кусок ткани – вещественное и бесспорное доказательство того, что меня не околдовали и не провели, но что я действительно беседовал с одним из Старших Братьев человечества, с одним из Учителей нашей расы бестолковых учеников».

Глава 49

Ламаистский монастырь

«Камень становится растением; растение – животным; животное человеком; человек духом; и дух – богом» (каббалистический постулат).

Работа над «Изидой» шла своим чередом. Олкотт почти ежедневно отправлял отчеты Учителям и ждал от них информации. Бетанелли иногда появлялся у Елены в доме и устраивал скандалы. Учителя по этому поводу прислали Олкотту указания:

«Нельзя позволять ей страдать из-за этого нечистого, разочаровавшегося, ничтожного негодяя. Постарайтесь убедить ее, что если она хоть на несколько часов окажется в обществе этого презренного смертного, то сила ее воли ослабнет, а поскольку сейчас она находится в переходном состоянии, магнетизм, окружающий ее, должен быть чистым. И ваш собственный прогресс может быть замедлен подобными событиями».

Наконец, с помощью больших усилий адвокатов, а также не менее больших денег, развод с Бетанелли состоялся, хотя анекдот с замужествами Елены получил новую, неожиданную окраску.

Дело в том, что за несколько месяцев до свадьбы с Бетанелли Елена от русских властей получила уведомление, что она «вдова» генерала Блаватского. Документ послужил законным основанием для нового брака. Позднее, уже после свадьбы, выяснилось, что отставной генерал Блаватский, будучи в очень солидных годах, благополучно доживает свой век в имении брата и при этом прекрасно себя чувствует. Получалось, что новый брак при живом муже заключать было нельзя. Но госпожа Блаватская была введена в заблуждение официальным документом и об этом знать не могла. Вместе с тем состоять в новом браке Елена не желала, а предоставлять новые данные в суд о господине Блаватском тоже не хотела, так как ее могли обвинить «в заведомом сокрытии известных ей сведений». Ситуация выглядела абсурдной, но адвокаты постарались, и дело разрешилось благополучным исходом. Елена вновь обрела долгожданную свободу, с облегчением скинув с себя «радости семейных уз».

Олкотт тоже был рад. Он подыскал две удобных квартиры на углу Восьмой авеню и Сорок седьмой улицы для себя и для Елены. Квартира Елены располагалась на втором этаже, а этажом выше поселился Олкотт вместе с семьей своей сестры, Белл Митчелл.

Белл быстро привязалась к Елене и при необходимости оказывала ей всяческую помощь, став ее лучшей подругой и доверенным лицом. А Олкотт в то время был ее «всем». О своем прошлом полковник умалчивал, хотя на самом видном месте с благоговением хранил, как ценную реликвию, фотографию своего сына, который рос где-то без него. Но это была его тайна, в которую он никого не допускал. Он жил с семьей своей сестры и, казалось, был счастлив, так как это его вполне устраивало.

Как только госпожа Блаватская переехала в квартиру на 47-й стрит, ее дом превратился в «самый притягательный салон столицы». Кто-то из нью-йоркских репортеров окрестил ее жилище «Ламасери», что в переводе значит «ламаистский монастырь». С легкой руки журналиста так его и стали называть.

По воспоминаниям Александра Уилдера, который впоследствии редактировал «Изиду»: