Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

– Да, у меня там есть дела. Я их быстро решила, потом осталась на репетицию, а когда возвращалась, то наткнулась на вас. Разрешите поинтересоваться, как же это с вами произошло?

– Я возвращался в гостиницу, на меня напали с ножами три человека, один спереди, двое сзади. Результат вы видели. Я ничего не мог поделать. Не успел даже опомниться, как уже лежал на земле. Это были наемные убийцы. Я догадываюсь, кто их послал.

– В таком случае вам грозит опасность!

– Опасность есть всегда, даже когда мы об этом не знаем.

– Чем я могу вам помочь?

– Я не смею вас еще о чем-то просить, но мне хотелось бы, чтобы вы еще раз ко мне пришли.

– Хорошо, я загляну к вам завтра, – пообещала Елена.

– И еще, если вас не затруднит, не можете ли вы написать за меня несколько писем. Из-за ранения я не могу пока пошевелить правой рукой и удержать перо.

Елена согласилась, но не стала откладывать написание писем на завтра, а сразу уселась за стол, написав под диктовку господина Митровича два письма: его жене, в Ниццу, и некой Софье Крувелли в Париж, которым он сообщал о случившемся. Отправляя письма, она почувствовала необъяснимый укол ревности, хотя сама не могла объяснить, какие имеет основания, чтобы претендовать даже на эпизодическую роль в жизни этого человека.

На следующий день Елена, как и обещала, вновь заглянула к раненому, потом еще раз, и вскоре потребность в общении с этим человеком стала ей физически необходима. Его страстная воинственная натура казалась Елене образцом мужского совершенства. Она же очаровала раненого необыкновенной притягательностью, оригинальностью ума и мысли. Устоять перед ее обаянием мало кому удавалось. Один разговор – и собеседник был покорен, так как Елена обладала необычным магическим притяжением. Для Агарди хватило всего лишь нескольких фраз. Ему понравились ее маленькие, изящные руки, лицо – круглое, улыбающееся, светлое, как полная луна. Мужчины Востока много бы отдали за женщину с такой формой лица! В ее взгляде светилась молодость – красивая, гордая, буйная. Особенно завораживали громадные светло-голубые глаза, резко менявшиеся в зависимости от ее собственного настроения. Когда Елена была спокойна, глаза ее были ясные, чистые, мягкие, как два голубых тихих озера, но тут же вспыхивали по-змеиному, когда она сердилась или возбуждалась каким-то спором. Эти мгновения еще более восхищали Агарди, заражая энергией, которая вызывала в нем неудержимую страсть и жажду жизни. Он с замиранием слушал свою спасительницу, любовался ею и влюбился, как мальчик. Это стало заметно. Ведь, как говорится, любовь и кашель не скроешь.

Поклонение и внимание сильного, красивого мужчины тронуло Елену. Ей захотелось ответить ему тем же, но она не знала, как. Страсть была ей неведома, но «благородные манеры», впитанные «с молоком матери», не позволяли девушке выказывать свои чувства и страсти. Что такое любовь – она не понимала, совсем не умела кокетничать, играть, стесняясь показать то, что скрывала в себе. Елена казалась ласковой, разговорчивой, веселой, простой в общении, пыталась острить, «умничать» по любому поводу. Она потакала, насколько могла, желаниям «своего героя», но любить по-настоящему, как пишут в романах, выражая пылкость страсти, стеснялась. В ней уже тогда сидел бес или ангел, который день и ночь шептал ей на ухо, для чего, собственно, она родилась. Следуя своему разумению, ей не хотелось размениваться по мелочам на всякие любовные интрижки.

Однако каждый день Елена приходила навестить своего «больного», и они пускались в бесконечные диспуты.

Выяснилось, что господин Митрович, венгр по национальности, был весьма родовит. Он отчасти принадлежал к высшей знати, будучи, хоть и внебрачным, сыном герцога Луцея, который его воспитал. В загадке рождения, судя по всему, и была скрыта причина его противоречивого характера. Его «благородная» половина проявлялась в нем разнообразными талантами и тягой к творчеству, а другая половина, «скромная», бунтовала против всякой несправедливости и звала на баррикады.

Агарди родился в городке Митрович, название которого выбрал себе в качестве псевдонима или партийного прозвища, так как с ранней юности стал пламенным революционером. Он был карбонарием, то есть членом тайного, строго законспирированного общества в Италии. Карбонарий по-итальянски означает «угольщик». Это название было связано с тем, что в среде карбонариев, наряду с другими обрядами, существовал ритуал сожжения древесного угля, символизировавший духовное очищение членов общества. Политическая же программа карбонариев включала борьбу за конституционные преобразования, требование национальной независимости, а также единства Италии.