Эльфийская лоза

– Так ведь мы не выбираем. Я хотел в монахи пойти, да только магия нашла меня раньше. Одиннадцать мне всего было, дом наш загорелся. Мать выбежать не успела, отец как раз в другую деревню поехать. Я брата на себе тащу, в дверь его выпихнул, а самому не выйти – дерево обвалилось. Мать ко мне руки тянет, а сама встать не может. Думал, там мы с ней и останемся. Жгло меня нещадно, грудь распирает, чернота – а потом раз, и все ясно стало. И не жарко мне больше и не больно, и балку поднять с себя смог. К матери кинулся, а ей что с того – она уже давно лежит и не дышит. Я тогда сам из дома вышел, а вокруг тишина, толпа людей стоит, братик мой на руках соседки. Все на меня смотрят молча, не дыша, а потом какая-то баба как закричит: «Убийца!» И вся толпа на меня пошла. Брат на руках у соседки той разрыдался, взахлеб плачет, ко мне тянется, а меня уже ноги понесли прочь. Так до поселения и донесли: обгоревшего, в копоти, заплаканного.

Помолчали. Лучник вновь достал флягу, повертел ее в руках, подумал, да и передал собеседнику. Тот отказываться не стал.

– В деревню я, само собой, возвращался и не раз. Брата хотел забрать, науке его обучить. Да он не захотел идти. Говорит, все тебя считают убийцей-демоном, поэтому и на меня клеймо поставят. А у меня тут невеста и хозяйство, кузничному делу обучаюсь. Не простил он, что я мать не спас – а как я мог? Мальчишка совсем, сил своих не знал. Может, и мог бы спасти – да как?

– Вот тебе и шанс спасти жизнь человеческую,– ответил ему лучник.– Дочка у короля болеет. Все знахари бились – никто ничем не помог. Король меня послал инкогнито тебя доставить – не хочет слухи сеять, мол правитель к магии обращается.

– А чем болеет? – поинтересовался колдун.– Я ведь не всесилен.

– Шут ее знает,– честно ответил лучник.– Я не видел. Слыхал, что лежит, не вставая, и день ото дня хиреет, а от чего это напасть, сказать не могу.

Потом подумал и добавил:

– Варог меня звать.

Пленник уважительно посмотрел на него и ответил:

– А я Фет. Будем знакомы.

Остаток ужина снова молчали, каждый думал о своем. Ближе к ночи Варог сказал, стягивая со спины лук:

– Ты ложись спать, а я буду сторожить, чтобы никто поблизости не шастал. Разбуди меня на рассвете – посплю пару часов, и в путь тронемся.

Фет спорить не стал – укрылся плащом и почти мгновенно уснул. Варог поглядел на него, едва уловимо покачал головой, и обратился в слух – время наступало темное и беспокойное.

Но, несмотря на опасения лучника, ночь прошла спокойно. Фет сменил его на рассвете и, после небольшого отдыха и закуски из птичьих яиц и ягод они снова двинулись в путь.

Дорога проходила спокойно. Лишь однажды покой всадников нарушил здоровенного вида волк, который выскочил прямо на дорогу, до смерти перепугав лошадь Фета. Та взвилась на дыбы, и Фет чуть не слетел на землю, чудом удержавшись в стременах. Варог, между тем, змеей соскочил со спины своего коня и бросился прямо на зверя, сжимая в руке клинок. Со стороны казалось, что это два зверя сцепились между собой, настолько оба противника были огромными и неутомимыми, но лучник оказался сильнее, и волк, испустив предсмертный хрип, опал на землю.

– Волколак, что ли? – брезгливо спросил Варог, пиная носком сапога тушу зверюги. – У нас таких огромных волков не водится.

– Дай посмотрю,– Фет наконец управился с лошадью и привязал ее к ближайшему деревцу. Подошел, сел на землю, внимательно осмотрел волка.

– И правда, волколак,– с некоторым удивлением заметил он.– Впервые их вижу. Глянь сюда,– поманил он лучника.– Видишь, под шерстью?

Варог наклонился почти вплотную к телу твари и тут же отпрянул назад:

– Отец и Великая Матерь!

На шее зверя, почти незаметный в густой черной шерсти, тускло блестел кулон на тонкой цепочке. Вокруг кулона шерсть почти не росла, и казалось, что кулон лежит на теле человека.

Фет осторожно подцепил кулон веткой, которую поднял с земли, и открыл.

Внутри был мятый клочок бумаги, явно вырванный с листа, судя по неровным краям. На бумаге, выведенное ровным красивым почерком, читалось послание: «…не могу так, хоть и люблю. Прощай.»

Прочтя вслух эту единственную строчку, Фет бережно закрыл кулон и вернул его на шею зверя, прямо в ложбинку, под которой совсем недавно билось живое сердце.

– Вот она, человечность,– тихо произнес колдун, поднимаясь и отряхивая колени от пыли и сора.– Для нас он был зверем, который хотел вцепиться нам в горло и пить нашу кровь – а кем же он был для нее?

Лучник не ответил ему, только бросил через спину, не оборачиваясь: