Ели халву, да горько во рту

Именно в таком приподнятом настроении направлялся тем утром в Олицы Пётр Андреевич Вигель. В поезде ему удалось несколько вздремнуть, и ни малейшей усталости с дороги он не чувствовал. Накануне в Москве Пётр Андреевич познакомился с молодым князем Владимиром Олицким, который весьма понравился ему своей решимостью стать музыкантом и своей столь же сильной влюблённостью в жену. Вигель смотрел на эту пару, и на душе теплело, и хотелось, чтобы чьи-то ласковые глаза так же смотрели на него самого. Вид чужого счастья, как бы ни радовал он, всегда примешивает к радости нотку грусти, рождаемую желанием того же.

– Голубки, – усмехался Романенко, когда они вместе вышли из гостиницы, где на первое время остановились Олицкие. – Какая идиллия, помилуй Бог! Любовь-с…

– Да полно тебе, Вася! Это же прекрасно, когда люди молоды, влюблены, отчаянны, и готовы вместе преодолеть любое препятствие! По мне, так отбросить все условности, пренебречь титулом и мнением родных ради любимого существа, сбежать и тайно обвенчаться – большой подвиг.

Василь Васильич усмехнулся:

– Ох уж мне эти поэты! Чих-чох-чебурак… Я был уверен, что годы службы истребят в тебе этот мещанский пиитизм! А ты, как малый щенок, по сию пору восторгаешься всеми этими амурами.

– Если бы ты встретил на своём пути женщину, которую бы смог полюбить, то не говорил бы так.

– Чох-мох, не дал Бог! И слава Ему за это. Ты, помнится, такую женщину встретил. Ничем хорошим это не закончилось. Любовь! Мечтания, измены, скандалы, страсти в клочья – избави Господи от такого счастья! Вон, только на днях какой-то слюнтяй с Остоженки изволил пустить себе пулю в лоб из-за несчастной любви, ничуть не заботясь при этом о родной матери и сёстрах! Не подлец ли он после этого? Был бы жив, самолично бы морду разукрасил…

Вспомнив о своей неудачной любви, Вигель загрустил, но через мгновение ответил:

– А всё-таки, Вася, любовь – великое и прекрасное чувство!

– Да, если при этом голова остаётся холодной!

– Тогда это не любовь.

– Вигель, Вигель! Нет, брат, ты точно скрываешь от меня что-то. Давно я не слышал от тебя таких тирад! Смотри, всё одно дознаюсь, – Романенко шутливо погрозил пальцем.

Василь Васильич угадал, и теперь, отпустив поводья, и едва приглядывая за дорогой, Пётр Андреевич явственно ощущал, что не столько таинственные преступления влекут его в Олицы, но желание видеть Асю, её искристые глаза, слышать её голос. Это её портрет он рисовал тогда и поспешно спрятал от всё замечающих глаз Романенко. В Москве Вигель получил от крестницы Николая Степановича письмо:

«Милостивый государь Пётр Андреевич!

Я не совладала с искушением к Вам написать. Я знаю, что от дядюшки Вы получаете телеграммы, но много ли в них скажешь? Дело, в которое Вы нас запутали, оказалось, по выражению дядюшки, «путаным». Иногда мне бывает даже страшно. Мы приехали в Олицы буквально час спустя после гибели князя Владимира. Дядюшка погружён в расследование, а я ему помогаю. И поверьте, небезуспешно, о чём он сам Вам непременно засвидетельствует. Молодые князья очень интересны. Княгиня – великолепна. В общем, мы премило проводим время, если не считать призрака и убийцы, которые всё портят.

Но знаете ли… Не сочтите за бестактность, но Вас здесь очень не достаёт. Мне, по крайней мере. Конечно, мы с Вами едва знакомы, но мне кажется, что, если бы Вы были здесь, дело пошло бы быстрее. Ах, если бы Вы могли вырваться! Вы ведь обещали нам, не так ли?

P.S. Перечла своё письмо к Вам и подумала: чему только учили меня в Смольном? Разве можно так писать молодой девушке мало знакомому мужчине? Но у меня такое чувство, что я очень-очень давно Вас знаю. Отчего бы? Ах, что Вы теперь подумаете обо мне! Но, что бы ни подумали, а это письмо я всё равно отправлю и ничего не скажу об этом дядюшке!»

Читая и перечитывая эти строки, Вигель так и видел перед собой смеющееся лицо Аси. Когда Василь Васильич рассказал ему о добытых им сведениях, Пётр Андреевич чрезвычайно обрадовался: теперь была законная причина ехать в Олицы. Писать Асе ответ он не стал. Лучшим ответом на её письмо был его приезд.

Ориентироваться на местности Вигелю было легко. Коломенский сыщик Овчаров снабдил его подробным планом наиболее короткого пути к имению, а также дал совет, где лучше взять экипаж или лошадь, чтобы туда добраться. Сам Илья Никитич оставался в Первопрестольной, с радостью согласившись на предложение Романенко поступить на службу полицейским агентом.

План был составлен с точностью, достойной топографа. Миновав речную заводь, Вигель въехал в лес, за которым должна была располагаться усадьба. Внезапно до его слуха донёсся вскрик, и в следующую минуту Пётр Андреевич увидел несущуюся за деревьями лошадь, тащащую за собой всадника, чья нога застряла в стремени. Вигель ринулся ей наперерез и сумел остановить обезумевшее животное.

Соскочив с коня, Пётр Андреевич бросился к неподвижно лежащему всаднику. Молодой человек едва слышно стонал, голова его была разбита, лицо окровавлено. Вигель снял сюртук и, свернув его, подложил несчастному под голову.