Эликсир князя Собакина

— Надо бы только остальных кликнуть, чтобы всем хватило, — сказала уже омытая благодатным дождем и потому щедрая Дуня Попова.

— Каких еще — остальных? — запаниковал Паша. — Вы смерти моей хотите? Смерти живого бога в этой вашей черной бане? Я пошутил, пошутил, не все сразу, давайте кинем жребий, а потом в порядке живой очереди...

Не слушая его, девки запели громче: «Кота сера меси ногами, сера, сера меси ногами». Их сильные молодые голоса заглушали Пашины вопли.

Вскоре наступила тишина.

Глава 20

Утро туманное

Костя Бабст проснулся голый в чужой постели.

За окном уже начинало светать. Голова болела вся. Тело готово было пойти мелкими трещинами, как истосковавшаяся по дождю пустыня. Рядом на кровати кто-то храпел. Бабст с трудом повернул голову и, присмотревшись, разглядел в темноте чью-то бородатую физиономию. Ему стало еще хуже. Сердце без предупреждения прыгнуло вверх, нырнуло вниз и заныло, предвещая совсем недоброе. Косте показалось, что мужик на кровати выводит храпом что-то знакомое...

«Кота сера меси ногами», — узнал мелодию Бабст.

Да это же поп Семен! Сразу стало чуточку легче: Костя вспомнил вчерашний день и даже немножко вечер. Страдальчески натянув джинсы и футболку, валявшиеся рядом, на полу, он включил свет, с трудом добрался до стола, раздвинул рукой объедки и оперся кулаками о столешницу. Вот это похмелье! Собравшись с силами, он нацедил себе самогона в грязный стакан и, стараясь не глядеть на остатки вчерашнего пиршества, поднес посуду ко рту. Но тут же отставил, едва сдержав рвотный позыв.

«Никогда еще такого не было. Надо бы записать ощущения, эксперимент-то получается серьезный», — подумал Бабст и повернулся спиной к столу. Со стены на него смотрел, чуть прищурившись, добрый старец Сусуки-сан.

— Свиньи мы все-таки, дорогой учитель, — сиплым шепотом сообщил ему Костя. — Меры совсем не знаем. Вот и поп твой Сеня тоже свинья. Русские люди, ничего не попишешь...

Ему показалось, что учитель слегка кивнул в ответ.

Стало еще чуть-чуть полегче, хотя голова болела по-прежнему. Под портретом обнаружился новый бонсай — довольно крупная березка с желтоватой корой и раскидистыми ветвями.

Подойдя поближе, Бабст пригляделся и с удивлением увидел, что это типичная береза пушистая, betula pubescens,

славящаяся своей белизной. А тут желтая какая-то. И откуда она вообще здесь взялась, ночью? Выросла по воле учителя? Осторожно, чтобы не расплескать похмелье, Костя присел на корточки перед деревцем: березка была широкая, разрослась во все стороны, нижняя часть ствола потемнела и покрылась трещинами. Видно было, что малютке не меньше ста лет, если не все сто пятьдесят.

— Да это же собакинская береза! — хлопнул себя по лбу Бабст.

Он осторожно поднялся и переместился в соседнюю комнату. Там на такой же широкой кровати, точно по центру, возлежал Петр Алексеевич. Грудь его ровно вздымалась, дыхание было спокойным, без хрипов и храпов — видно было, что вчера вечером он провел время с большей пользой для здоровья, чем научный консультант экспедиции.

Других комнат в избе не было. Живого с княжной — тоже.

— Увел, студент! — стукнул Бабст кулаком по стене.

Савицкий что-то промычал во сне и заворочался.

— А вот хрен тебе! — сказал Бабст, взял его за плечи и энергично тряхнул.

— Костя, уйди, дай поспать, ради бога! — простонал Петр Алексеевич и довольно чувствительно лягнул его ногой в колено.

Вчера вечером на гулянке Савицкий слегка переволновался: он почему-то живо представил себе, как бонзайские сирены опаивают его каким-нибудь японским народным клофелином, а наутро он просыпается в неизвестной избе, окруженный неопровержимыми доказательствами многочисленных адюльтеров. Дальше его фантазия предлагала несколько вариантов развития событий: шантаж при помощи фотографий, сделанных пособниками гулящих девиц, или выплата многочисленных алиментов их алчным семействам. Оба варианта действовали на Савицкого угнетающе.

Быстрым шагом дойдя до поповской избы, Петр Алексеевич понял, что тут ничего не изменилось: из открытого окна доносился двухголосый храп. Было ясно, что город окончательно объединился с деревней и был этому чрезвычайно рад.

«Время идет, а мы занимаемся черт знает чем», — с тоской подумал Савицкий. Можно было уже не надеяться провести эксперимент с аппаратом Менделеева сегодня вечером. Чтобы как-то успокоиться, он решил позвонить жене. Однако сигнала не оказалось совсем. Видимо, деспотичный садовод Пекунин запретил заодно с телевидением и мобильную связь.

Петр Алексеевич уселся на скамейку и залюбовался видом на тайровый гремок. Вечер был чудесный, вершину горы освещали последние лучи солнца, и скоро Савицкий впал в оцепенение и потерял счет времени.