Эликсир жизни

Конечно, я видел раздавленных червяков на асфальте после дождя, видел красноперку, бьющуюся в предсмертных судорогах на крючке, видел дохлую кошку, от которой воняло, но всё это было не то. Червяки, рыбы и кошки не были люди; ко мне их печальная судьба отношения не имела. Когда родители купили мне позже ружье «воздушку», то в первый же день я подстрелил синичку. Пулька разворотила ей живот, и красивая птичка превратилась в кроваво-кишечное месиво. Стало тошно, как будто я совершил непоправимую гадость. Больше в детстве я по птичкам не стрелял, а лупил по консервным банкам. И никогда, в отличие от многих мальчишек, не издевался над кошками, собаками и прочей живностью. Если визг и муки животного не вызывают в вас сострадания, значит, сами вы животное.

Ребенок воспринимает гибель животных как норму, как данность, как фон, на котором происходит жизнь бессмертных людей. Но вдруг, в один миг, при виде похоронной процессии, мне пришло озарение, что люди – это почти те же червяки и что я – один из них. И что совсем не обязательно упасть с крыши или с моста, чтобы сравняться с дохлым червяком. Достаточно просто жить себе и жить, чтобы дожить до гроба. Кстати, на грани гибели я был в детстве не раз. Однажды сорвался с обрыва, когда полез за цветком. А как-то глупая нянечка в отместку за шалости выставила меня через форточку на подоконник, а затащить обратно не смогла (снял меня с 3-го этажа храбрый матрос). А то еще в квартире был ночной пожар… Вообще жизнь – чрезвычайно опасное мероприятие, причем, со смертельным исходом.

Не всё, что зародилось, рождается, но всё, что родилось, умирает. Умирает в боли, в страхе, в судорогах, в мучениях. Неизбежно. Каждый. И – в гроб, под землю, навсегда. Жуть. Мрак. Ужас. Нет на земле адекватных слов, чтобы передать хотя бы часть того чувства, которое овладело мной в детстве в миг прозрения. Мне открылось, что жизнь смертельна, а смерть бессмертна. Так скоротечно кончилось детство.

Смерть стала моим смертельным врагом. Она была врагом моих родителей, друзей, всех людей. Я решил объявить ей войну. Только пока не знал – как. Но чувствовал, что должен найти «эликсир жизни». Я интуитивно поставил перед собой некую цель. Я тогда еще не осознавал, что целью жизни должна быть жизнь, а не цель.

Родня

Отец по нескольку месяцев не появлялся дома, так как служил офицером-подводником. В капитанской форме, в черном кителе с позолотой, он смотрелся героически: красавец-мужчина с пышными буденновскими усами над тонкими губами, большими серо-синими глазами и классическим носом с горбинкой. Был всегда аккуратен, гладко причесан, чисто выбрит, наодеколонен и одет в сияющий мундир. В любом мундире любой мужчина неотразим. На парадном кителе красовался иконостас орденов и медалей, приводивший меня в восторг. Повзрослев, я осознал, что у кого мундир в орденах, у того руки в крови. Но в детстве особенным счастьем было в отсутствие родителей надеть на себя огромную отцовскую фуражку с кокардой, необъятный черный китель с золотыми погонами и кортик в инкрустированных ножнах. И играть в бравого капитана.

Мать моя была домохозяйка. Радушная, гостеприимная, чадолюбивая, но с огромными амбициями. В молодости она была хорошенькой журналисткой с изящной фигуркой на каблучках. Носик маленький, аккуратненький, губки пухленькие, щечки кругленькие. Она была маленькая, кареглазая и чернобровая. Она была бы красавица, если бы не следы оспинок на лице, из-за которых она страшно комплексовала. Из-за своих двух малых чад она располнела и одомашнилась.

Он был типичный флегматик и пофигист, а она – холерик и сублимированный карьерист. В отличие от большинства офицеров, отец не стремился к продвижению по службе. Он считал, что каждый, кто собирается делать карьеру, должен помнить простую истину: солнце с утра поднимается в небо всё выше и выше, а ближе к ночи опускается за горизонт… Его товарищи поступали в Академию, получали звание капитана 1-го ранга и даже выходили в адмиралы. Мать изо всех сил старалась помочь ему преуспеть в службе, но он уклонялся от любых лишних движений. В те короткие часы, которые он проводил дома после походов на подлодке, мать неустанно пилила его и патетически восклицала: «Ты же фронтовик, с ранением, награжденный орденами и медалями, давно бы мог стать на флоте человеком!». Он, лежа на диване и уткнувшись в газету, отвечал, позевывая: «Я и так человек». Это выводило ее из себя.

Они взаимно не переваривали друг друга. Она была ему всегда героически верна. С годами ее верность превратилась в верность-ненависть. Есть три вида женщин: те, которые мужа любят; те, которые к нему безразличны; и те, которые его ненавидят; только в чувствах последних можно не сомневаться. Временами мать провоцировала скандалы. Отец в ответ подавал самозащитные реплики. Находчивый муж всегда найдет что в ответ на лай жены мяукнуть. Отцовские оправдания и отговорки вызывали у матери еще большую ярость.