В новой квартире постепенно тоже накопились тараканы, пыль и шерсть, но все-таки не сразу. Поэтому на некоторое время я от астмы малость оклемался. Когда вселялись, одна из дочерей (ей было пять лет) наивно спросила: «Папик, а когда вы с мамой умрете, в этой квартире будем жить мы?». Я не знал, смеяться или плакать.
Эскадрилья
В Биогавани я был легендарным папашкой, знаменитым среди жителей, как местная достопримечательность, на которую можно показывать пальцем. Представьте себе картину. Идет по улице небритый мужчина в расцвете сил. На плечах у него сидит упитанный бутуз, обхватив его за шею ручонками и пуская слюни ему на темечко. За левую его руку держится малышка в клетчатой юбочке, а за правую – малышка постарше, в цветастом сарафанчике. А сзади, ухватив его за края куртки, пристроились еще две девчушки: одна черненькая, а другая беленькая, обе в школьной форме. И вся малышня, перебивая друг дружку, громко делится с отцом последними новостями.
Таскались мы через весь город, так как Инга установила, что самый лучший детсад и самая лучшая школа находятся как раз на противоположном конце города. Когда по дороге хотелось передохнуть, я начинал с детьми игру в «самолетики»: ссаживал с плеч сынулю, отцеплял от себя девчушек и командовал: «Эскадрилья, вперед!». Тут все пятеро растопыривали руки (крылья), начинали гудеть «у-у-у!» (моторы) и бежали вперед наперегонки (какой самолетик самый быстрый).
Иногда приводил всю компанию к себе на работу и показывал оптические приборы. Ньютоновский опыт по разложению света призмой в цветной спектр приводил малышню в восторг. «Папик, а когда после дождика в небе возникает радуга, то где же там призма или монохроматор?», – спрашивала старшая дочка. Когда дети смотрели в микроскоп на живую клетку, то восхищенно восклицали: «Ух, какая красивая!». Разглядывали клеточное ядро, в котором ДНК была окрашена, и удивлялись: «Как же в маленькой ДНК помещаются вся сведения о живом организме?». Они наблюдали в клетке многие сотни митохондрий и спрашивали: «Эти малюсенькие точечки правда дышат?». Я пояснял: «Не только дышат. Они утилизируют с пользой энергию биохимических веществ и делают многое другое. Они также участвуют в старении клеток».
Старшая дочка по натуре была врожденный педагог: деловито выстраивала младших в шеренгу и с упоением командовала. Причем, всегда имела неординарные ответы на все жизненные вопросы. Например, сидит малышня за столом, уплетает кашу. Старшая строго спрашивает сестренку: «Ты зачем в ухе ковыряешь?». Та, продолжая ковырять, оправдывается: «У меня там чего-то щекочет». Старшая глубокомысленно заявляет: «Значит, у тебя там кузнечик или таракан».
Или вот еще сценка. Дети смотрят по телеку «Спокойной ночи, малыши», мою любимую передачу. Да-да, я не оговорился,
Вообще по жизни дети были мне не в тягость. Наоборот, я радовался, когда оставался с ними. Мы всегда находили интересное занятие. Они очень любили рисовать. Что рисовали? Дочки – солнышко и цветочки, а сын – чапаевцев и космонавтов. А что рисуют дети в нынешнее время? Девочки – покемонов на подиуме, а мальчики – монстров и голых девочек.
Когда дети подросли, Инга решила отдать троих старших в музыкальную школу. «Зачем куда-то ходить, если дома есть пианино? Сам буду с ними заниматься», – предложил я. «Нет. Ты не профессионал, а самоучка; не сможешь дать полноценное музыкальное образование», – возразила супруга и повела детей в музыкальную школу. Там она записала их в класс виолончели. «У нас же нет виолончели!», – удивился я. «Ничего, купим», – ответствовала Инга. Купили. И малышки стали таскаться с огромной бандурой в футляре, размером больше их самих. Как я и предполагал, энтузиазма хватило не надолго: две дочки бросили заниматься музыкой через пару месяцев, а старшенькая, самая старательная, через год.