Елисейские Поля

— Ну вот, Лиза, ты сейчас пойдешь на вокзал узнать, когда идет поезд. Сумеешь?

Лиза кивнула. Она старалась не видеть ни Андрея, ни Николая, ни темных пятен на скатерти. Она встала:

— Хорошо. Я сейчас пойду.

Лиза торопливо одевалась. В прихожей она прислушалась, не услышит ли еще что-нибудь, но в столовой говорили шепотом.

8

Когда Лиза вернулась домой, Николай сидел у окна.

— Узнала, — крикнула Лиза. — Поезд идет в десять тридцать.

— Поезд? — рассеянно переспросил Николай.

— Ну да, поезд. Поезд в Москву. — Лиза рассмеялась. — Ты, кажется, уснул?

— Нет. Я задумался.

— Есть еще утренний.

— Утреннего не надо. Спасибо, что узнала. Так в десять тридцать?

— Да. А где Андрей?

— Он ушел домой.

— Зачем? Ведь он теперь всегда ночует у нас?

— А сегодня не мог.

Лиза пожала плечами:

— В последний раз. Ведь мы завтра уезжаем.

— У его тетки гости. Не приставай.

Лиза замолчала.

На столе все еще стояли пустые бутылки, грязные тарелки и стаканы. Лизе снова стало не по себе. Было так весело узнавать на вокзале о поезде в Москву, будто сейчас уезжаешь. И потом бегать по магазинам, присматривать перчатки и чулки, в которых будешь ходить по Москве. А тут, дома, должно быть от беспорядка, ей стало неприятно. Она засуетилась:

— Подожди, Коля, я приберу здесь, а то как в конюшне.

— Брось, не стоит.

— Кром скоро придет.

— Ну, его теперь нечего стесняться.

— Почему? — удивилась она.

Она торопливо собрала со стола.

— Да перестань возиться, Лиза. Слушай. — Николай на минуту остановился. — Ты помни: Кромуэль будет ночевать у тебя сегодня.

Лиза покраснела:

— Я ему обещала. Но…

— Нет, — перебил Николай. — Непременно. Ты поведешь его прямо к себе.

Стакан задрожал в Лизиных пальцах и, выскользнув, ударился с жалобным звоном о пол.

— Разбила! — испуганно вскрикнула Лиза. — Ничего. Белое стекло — это к счастью.

Николай взял ее за плечо:

— Кром должен ночевать у тебя. Поняла?

Лиза послушно кивнула:

— Хорошо. Но почему? Его бы можно было уложить в гостиной.

Николай раздраженно поморщился:

— Не рассуждай, пожалуйста. Слушайся.

Лиза снова кивнула:

— Хорошо.

Этот вечер казался ей бесконечно длинным. Николай молча курил. Она сидела на диване, поджав под себя ноги.

— Коля, ты бы затопил. Холодно.

— Ах, оставь! — Он сердито бросил папиросу. — Не до того мне. В котором часу Кромуэль обещал?

— Он сказал: как только мать заснет. Часов в одиннадцать.

— В одиннадцать. Как долго еще ждать.

Они снова замолчали. Лиза смотрела на желтую лампу, на пыль, тонким тусклым слоем покрывавшую буфет.

— Коля, я голодна. Я за весь день ничего не ела.

Николай пожал плечами:

— Не маленькая. Могла бы сама о себе позаботиться. Там на кухне есть колбаса и хлеб.

Лиза вошла в кухню, поставила чайник на газ.

«Отчего мне так тяжело? — подумала она. — Чего я боюсь? Ведь все хорошо, все отлично. Завтра мы едем. Что же это?»

Но сердце стало тяжелое и большое, будто не сердце, а камень в груди, и колени ослабели, и руки дрожали.

Лиза отрезала хлеб, положила на него кусок колбасы и, стоя около плиты, принялась есть. Но глотать было трудно, горло стало совсем узким. И есть уже не хотелось.

Она положила хлеб обратно на тарелку и покачала головой. «Отчего это? Ведь я только что была голодна».

Она прошла по длинному коридору в столовую и села на диван. Николай все так же молча и раздраженно курил. Было тихо. В окно сквозь черные голые ветви заглядывала луна. Лиза сжала холодные руки и вдруг неожиданно для себя громко и жалобно сказала:

— Коля. Мне страшно. Я боюсь.

Николай повернул к ней голову.

— Боишься? — резко спросил он. — Рано бояться.

— Что? Рано? Что ты говоришь?

— Ничего. Молчи. Нечего тебе бояться.

— Коля, — зашептала Лиза. — Я не могу. Мне так страшно сегодня. Как будто из всех углов…

— Молчи. — Николай побледнел, и губы его задрожали. Он быстро оглянулся. — Молчи. Мне, может быть, самому страшно.

— Коля. — Лиза прижала похолодевшие руки к груди и закрыла глаза. Стало совсем тихо, только кровь испуганно стучала в ушах.

Николай шумно отодвинул стул. Щелкнул выключатель. Над Лизиной головой зажегся яркий фонарь, Лиза открыла глаза.

— Глупости. Нечего бояться. — Николай был еще бледен. Он хотел улыбнуться, но губы не слушались. — Ты, Лиза, трусиха. Тебя курица забодает.

Он закрыл ставни, задернул желтые занавески.

— Это все от темноты, от тишины, от ожидания. Ты не бойся. Бояться нечего. Мы сейчас и в гостиной осветим.

Он принес ей платок.

— Закутайся. Тебе холодно. Сейчас теплее, сейчас веселее станет.

Он завел граммофон.

— Вот и музыка. Вот и хорошо. Теперь светло, тепло и музыка. Разве тебе еще страшно, Лиза?

Лиза сидела в углу дивана. Теплый платок лежал на ее застывших ногах. Глаза щурились от слишком яркого света, в уши врывались резкие звуки фокстрота.

— Вот и не хуже, чем в дансинге. — Николай уже спокойно улыбался. — А чтобы совсем весело стало, хочешь, потанцуем, воробей?

Он протянул к ней руки.

Она уже была готова встать — чего ей бояться, в самом деле, — и вдруг увидела на стене тень от его рук, огромную, черную, безобразную тень. Черные руки будто протягивались к ней, длинные костлявые пальцы тянулись к ее горлу. Она прижалась к дивану: