Элита элит

К ее удивлению, рана выглядела вполне прилично. Нигде никаких нагноений, а по краям уже даже начала затягиваться. Не слишком объяснимо для, считай, первого дня. Наложив новую повязку, Вилора сообщила, что пациент вполне может выдержать небольшой переезд, вымыла руки и уже совсем собралась идти, как офицер снова заговорил:

– Герр гауптман интересуется, кушать ли ви сегодня хоть что-нибудь.

Вилора нахмурилась. Какой там ела – кусок в горло не лез. Но не говорить же этому… И она молча кивнула. Толстяк неодобрительно покачал головой:

– Не следует говорить неправду. Я точно знать, что ви ничего не кушать.

– А вам-то какое дело? – огрызнулась Вилора.

В этот момент офицер вновь подал голос.

– Герр гауптман предлагает вам немного перекусить, – тут же включился толстяк. – Если ви не хотеть, то не будет никакой вино. Но он настоятельно рекомендует вам попробовать настоящий французский гусиный печень. Они называть это фуагра.

Дюжий танкист, непонятно как возникший у стола (когда Вилора только вошла в избу, его точно не было), сдернул с него широкий рушник, открыв взору девушки небывалое великолепие. То, что стояло на столе сейчас, не шло ни в какое сравнение с завтраком. И если с утра она думала, что словосочетание «скромная трапеза» было всего лишь риторической фигурой речи, то сейчас вынуждена была признать, что да, завтрак был именно скромным. От увиденного Вилора почувствовала, как ее рот наполняется слюной. И сразу же жутко заболел живот. Девушка едва не охнула. Ведь действительно за весь день во рту маковой росинки не было. И не будет. Ну не Симку же просить пожрать принести. А к остальным она и сама не подойдет. Вилора нерешительно покосилась на дверь и растерянно пробормотала:

– Ну если только чуть-чуть…

Дюжий танкист понял ее без перевода и изящным движением отодвинул стул.

Ужин, несмотря на ее опасения, прошел хорошо. Первые десять минут, пока Вилора, настороженно косясь на немцев, осторожно пробовала все эти деликатесы, которые со сноровкой опытного официанта подкладывал ей на тарелку танкист, мужчины деликатно молчали. Гусиная печень, которую толстяк обозвал странным словом «фуагра», произвела двоякое впечатление. С одной стороны – понравилось. С другой – ее почему-то подавали с вареньем, а мясное с вареньем в голове как-то совершенно не ассоциировалось. После смерти матери все заботы по хозяйству легли на ее плечи, поэтому готовить Вилора умела, и неплохо. Но вот такое сочетание ей даже в голову не приходило. Очень понравилось воздушное печенье, которое герр гауптман обозвал берлинским.

Уже в самом конце, когда они пили чай, офицер внезапно что-то сказал танкисту, и тот, отступив в тень, через минуту возвратился с изящным альбомом в красивой кожаной обложке. Раскрыв альбом, он положил его перед Вилорой, и та с некоторой растерянностью обнаружила, что смотрит на молодого веснушчатого парня с теннисной ракеткой в руке.

– Это герр гауптман во время учебы в университете, – тут же услужливо перевел толстый немец.

Следующая фотография запечатлела женщину в возрасте чуть старше, чем была мать Вилоры, когда умерла. Женщина сидела в плетеном кресле, рядом стоял такой же плетеной столик, на котором стоял тот самый чайный набор, который сейчас находился перед Вилорой на столе. Сзади живописно цвел какой-то куст.

– Это мать герр гауптман. К сожалений, она умерла еще до война… герр гауптман имеет в виду до начала наш война еще с Польша. Германия воюет уже почти два год.

– Так значит, он тоже потерял мать?

Вилора подняла взгляд и посмотрела на офицера уже немного другими глазами. Бедный… Но почти сразу же спохватилась и оборвала себя. Ну какой он бедный? Он буржуй-аристократ, да еще и фашист!

Другие фотографии показывали красивого и веселого молодого человека, катающегося на лодке, играющего с друзьями в волейбол, дурачащегося… И на Вилору постепенно накатывало странное состояние. Она будто бы заглянула через волшебное окошко в другой мир. Другой, но очень похожий на ее. К большей части фотографий она могла подобрать свои воспоминания. Она вот так же сидела у костра с ребятами из своей группы, когда они ездили с агитбригадой в колхоз, вот так же каталась на лодке в Парке культуры и отдыха имени Горького, а волейбол… она вообще входила в женскую сборную курса!

Она закрыла альбом с едва заметным вздохом и, подняв глаза, увидела, что офицер смотрит на нее с этакой затаенной, почти призрачной улыбкой, которой как бы и не было, но которая читалась в глубине глаз и уголках губ. Несколько мгновений Вилора завороженно смотрела на этого молодого офицера, а затем судорожно вздохнула и резко отвела глаза. Он… этот… этот фашист не должен вызывать у нее ничего, кроме ненависти и отвращения. Он враг, враг, враг!..

– Герр гауптман интересуется, во сколько ви рекомедуете завтра виехать? – послышался сбоку голос толстого немца.

– Чем раньше, тем лучше, – зло буркнула Вилора, хотя ее злость в данный момент была скорее направлена на нее саму, чем на кого-то другого.

Толстяк перевел, выслушал ответ, а затем снова обратился к Вилоре: