Элита. На дне класса

Мать послушалась. Мелена сжала голову руками, она не могла поверить в это, она чувствовала, что ее предали. И снова постарался он – единственный человек, которому она могла доверять! Горка буквально сдал ее правоохранительным органам, и речь уже не шла о ерунде или о ее прошлом, теперь Мелену обвиняли в серьезном преступлении. В убийстве одноклассницы.

Она сердито и возмущенно повернулась к нему.

– Ты украл мой дневник?

– Ты убила Марину?

Вопрос показался ей глупым и нереальным. Как она могла убить Марину? И прежде всего, как он, знавший ее тысячу лет, мог подумать, что она способна на это?

– Нет, конечно нет. Как ты мог подумать про меня такое? Ты что, не знаешь меня?

– Но я действительно не знаю тебя, Мелена. Я думал, что да, но это не так. Я украл дневник. Ты крепко спала много часов подряд, и я увидел его. Я ничего не искал и случайно обнаружил улику. Дневник просто лежал на столе, и мне достаточно было пролистать его, чтобы понять, сколько в тебе ненависти. Разве теперь я могу думать по-другому: ведь ты сама желала ей смерти и хотела убить! Ну?.. Почему, черт подери, я должен изменить свое мнение о тебе? Кроме того, ты едва не убила родную мать…

Выражение лица Мелены говорило само за себя. Девушка была потрясена.

– Я не собиралась ее убивать, произошел несчастный случай! – закричала она, и ее наверняка услышали все соседи Горки. – Ты даже не представляешь, каково это – жить с ней. Выслушай меня! Она била меня много раз, а я никогда ничего не делала, только терпела, молчала, как последняя дура, и никому не признавалась. А вчера она вдруг заявилась домой, после того как пропала на несколько дней, когда я не знала, вернется ли она, заберут ли меня социальные службы или я умру от голода, потому что у меня не было ни единого евро, и мы поссорились. Мы ругались, я толкнула ее, но она причинила мне боль – сильную как никогда раньше. Она мне такое наговорила, обращаясь со мной как с настоящим дерьмом, провоцируя меня. Если честно, у меня возникло ощущение – она хочет, чтобы я отплатила ей за все, что она всегда делала со мной. И я это сделала. Толкнула ее, но не с целью убить, а чтобы она замолчала раз и навсегда и перестала повторять, что не любит меня…

– Она сказала, что не любит тебя?

– Да… и неоднократно. Конечно, я ненавижу Марину всей душой. И всегда ненавидела ее. Она же идеальная дочь, идеальный ребенок, идеальная сестра, идеальная ученица. И было неважно, вырастет ли она укурком-камикадзе, которому наплевать на свою жизнь, или заразится ВИЧ. Не имело значения, что на самом деле она не была безупречной, потому что она всегда казалась воплощением совершенства, и мать вечно попрекала меня ею.

Она была близка с мамой Марины, которой досталась дочь с кудрявыми волосами, а вот моей мамаше – девочка-эмо, странная и полулысая. Она постоянно рассказывала мне о ее достижениях и успехах. Мне было очень плохо, Горка. Марина, Марина, Марина, Марина. Я устала от нее, от ее имени, от всего. Я хотела, чтобы с ней случилось несчастье или чтобы она умерла. Я ненавидела ее, мечтала увидеть ее погрязшей в нищете, а потом посмотреть на мать и спросить: «Ты уверена, что это та дочь, которую ты бы предпочла?»

Когда я начала терапию в реабилитационной клинике, мне рассказали о важности ведения дневника. Это отдушина, способ не чувствовать себя последней никчемной тварью во вселенной, понимаешь, о чем я? Но теперь, когда Марины нет, я ничего не чувствую. Ни вины, ни печали, ни раскаяния. Я ненавижу не ее, Горка, а себя. Я и раньше ненавидела себя, а злость срывала на Марине, но, если честно, жаждала всех этих несчастий для себя, поскольку вовсе не хотела жить дальше. И поэтому не имело значения, успешна Марина или нет, ее достижения не могли помочь мне заслужить мамину любовь.

Я не сумела завоевать расположение матери… и никогда не сумею. Какая жалость.

Горка онемел. Он чувствовал себя виноватым. Было очевидно, что любой в его ситуации заподозрил бы Мелену. Все стрелки указывали на нее, и он просто подбирал детали пазла, которые ему подносили на блюдечке, но признание девушки имело смысл и проливало свет на случившееся, и, самое главное, ее речь исходила из нутра, из сердца, а он был убежден, что это невозможно подделать.

– Мне очень жаль. Прости, я сомневался в тебе, но меня тогда прямо осенило, и… Это было так безумно, из-за твоей мамы, из-за Марины… Я не знаю.

Мелена молча поднялась с бордюра: она присела на него, когда рассказывала свою версию. Отряхнула юбку, которую надела, чтобы посетить полицейский участок и больницу, и уже собралась уходить, но вспомнила, что осталось кое-что еще.

Она решила уладить все вопросы.

– Ты прочитал дневник целиком?

– Что? Нет. Ну…

– Ты читал ту часть, где я написала, что влюблена в тебя?

Горка покачал головой. Новость застала его врасплох, но все, что прозвучало из уст подруги, было настолько искренним, что он уже не мог удивляться, он достиг предела изумления.

– Значит, теперь ты знаешь. Не только слова ненависти могут вылетать из моего рта…