Елизавета I

Но в день восшествия на трон не только возносили молитвы во здравие монархини. Звон церковных колоколов — на протестантских церквах — был направлен против папы. Ибо в конце концов он все-таки отлучил Елизавету от церкви, и сделалась она в глазах католического мира парией. Отныне ее подданные-католики не обязаны были сохранять ей верность, больше того, совесть требовала от них отвернуться от еретички и восстать против нее. В 1571 году затеялся было (хотя по преимуществу в изобретательном уме самого вдохновителя) очередной заговор с целью свержения Елизаветы и замены ее на троне Марией Стюарт — католический заговор, разработанный флорентийским банкиром Ридольфи с опорой на переменчивого, слабого Норфолка и все еще пребывающую в заточении королеву Шотландии. Замысел быстро рухнул, ибо ожидаемая помощь из Рима и Мадрида, а более всего — от пребывающего в Нидерландах могущественного герцога Альбы так и не пришла. Столь очевидный провал очередной католической интриги против Елизаветы, завершившейся казнью Норфолка в июне 1572 года, словно добавил пыла протестантским по своему духу празднествам в честь годовщины восшествия ее величества на английский трон.

Помимо того, происходили и другие события. Варфоломеевская ночь заставила многих англичан осознать, каким опасностям подвергаются их единоверцы на Континенте. Услышав трагическую весть о безжалостной резне в Париже, Елизавета с придворными погрузилась в глубокий траур, и, когда в Вестминстере появился французский посол, он застал всех в черном, в торжественном молчании, королева же, казалось, все отказывалась поверить, как могли французские католики столь бесчеловечно обойтись со своими соотечественниками-гугенотами. Ну и ко всему прочему в 1572 году Елизавета в очередной раз заболела, в результате чего в королевстве опять оживились бесконечные споры о порядке престолонаследия.

Елизавета оправилась, и это исцеление показалось всем знаком небес: словно сам Всевышний наложил длань на свою избранницу, благословив ее на управление избранным народом. То, что прежде было внутренней религиозной убежденностью, в 70-е годы постепенно превращалось во внятно сформулированную позицию: пусть иные движутся своей дорогой, но путь Англии, Англии протестантской, предначертан самим Богом.

Соответственно формировалась новая народная религия — культ королевы. Всегдашнее почитание святости монархини усиливалось преклонением перед Елизаветой как символом протестантизма, символом победы над злом. В ней видели теперь нечто вроде национального талисмана, приносящего удачу, а слабое здоровье и отсутствие наследника лишь укрепляли в народном сознании ее святость.

Латинская надпись на одной из монет того времени как бы напоминала, что лишь по счастливейшему стечению обстоятельств Елизавета выжила и заняла свое место на троне: «То воля Божья, и она священна в наших глазах». Эти слова вырвались у Елизаветы, когда до нее донеслась весть о смерти Марии, означавшая, что теперь, после многих испытаний, она сделалась королевой. И начиная с того самого, 1558 года, ее вело по жизни само Провидение, что совершенно очевидно. На Елизавете, а через нее и на всем народе — благословение Божье. Она пребывает в ореоле этого благословения, под святой защитою небес, даровавших ей царствование.

Вспоминали библейских цариц, рассматривая Елизавету в их ряду. Правда, сам Жан Кальвин писал Сесилу, что женское правление есть «отклонение от изначального порядка природы» и что «является оно проклятием и наказанием не меньшим, чем рабство». Но он же добавлял к этому, что есть женщины, «наделенные исключительными свойствами, внутренним светом, который сам по себе свидетельствует о том, что носительница его благословлена свыше». Именно такова королева английская, взошедшая на трон, «дабы умножить славу Всевышнего».

Парадокс состоит в том, что подданные Елизаветы на всем протяжении ее долгого царствования рассматривали свою избранную небесами повелительницу с двух противоположных точек зрения: испытывая отвращение к неподобающей интимной жизни, они почитали королеву за мужество, небывалое для особы женского пола, и волю, с которыми вел их по жизни этот пастырь.