Елизавета I

Военная угроза, возникшая весной 1588 года, несколько разрядила напряженную атмосферу при дворе и направила королевский гнев в другом направлении — более, надо отметить, уместном. Нельзя, разумеется, сказать, что действия испанцев ее порадовали; по правде говоря, Елизавета до последнего момента отказывалась признать неизбежное, проявляя необычную даже для нее скупость в обеспечении деньгами наземных войск и флота («Король Гарри, отец Ее Величества, — жаловался адмирал Хауард, обнаружив, что больше чем на месяц вперед Елизавета содержания ему и его людям не дает, — был щедрее, уж шесть-то недель были минимумом»), и до середины июня, уже через много недель после того, как «Армада» вышла из гавани Лисабона, продолжала вести переговоры с Пармой. Но когда надежд на примирение не осталось, Елизавета, оказавшись лицом к лицу с опасностью, воспрянула духом. Она приняла вызов, да так дерзко и решительно, что это надолго сохранилось в памяти англичан.

8 августа, дождавшись прилива, Елизавета отбыла на своем королевском судне в Тилбери. Сопровождала ее целая флотилия небольших речных судов с трубачами и офицерами гвардии. Запели трубы, раздалась барабанная дробь, и под шумные приветственные возгласы солдат королева сошла на берег.

Облаченная на античный манер в серебряную кирасу, с серебряной же палицей в руках, Елизавета двинулась вдоль строя на могучем боевом коне. На ней был костюм из белого шелка, а на голове плюмаж вроде тех, что украшали и шлемы конников.

Всякий, мимо кого проезжала королева, опускался на колени, взывая к Господу хранить повелительницу Англии, пока наконец эта церемония не показалась Елизавете чересчур претенциозной да и утомительной. Она послала вперед гонца с просьбой воздерживаться впредь от этих проявлений верноподданнических чувств. Но приветственные восклицания остановить так и не удалось, и солдаты, стоявшие на страже перед королевским шатром, до самого утра восторженно повторяли: «Боже, храни королеву!»

Минуло уже более двух недель с тех пор, как испанские корабли показались в виду английских берегов, а новостей с Ла-Манша почти не поступало. Прошел слух, что Дрейк захватил один из испанских галеасов не то с адмиралом, не то с вице-адмиралом на борту. Потоплен якобы крупный корабль из состава «Армады». Два корабля захвачены вблизи Флашинга. Английские потери пока, судя по всему, незначительны. Появление королевы вдохновило солдат, однако они отлично осознавали опасность положения. Лагерем стали, согласно подсчетам, около десяти тысяч человек — сила немалая, но отнюдь не непобедимая. Если испанцы высадятся на берег, долго этому воинству не продержаться; оно даже Лондон не защитит, ибо протянутые через устье реки цепи и длинные мачты рухнули, открыв тем самым захватчикам дорогу к сердцу страны.

На следующий день, 9 августа, Елизавета снова объехала лагерь, на сей раз в сопровождении герольдов и офицеров гвардии, охраны и музыкантов. Впереди нее ехали Лестер и комендант лагеря лорд Грей — и тот и другой в роскошных одеяниях, держа шляпы с плюмажем в руках. По обе стороны от королевы шли восемь пеших охранников, за ними фрейлины, и в конце процессии — гвардейцы.

В этот день королева не просто отвечала на приветствия. Она произнесла речь, трогательную и воодушевляющую одновременно, тщательно выбирая слова и обращаясь к патриотическому чувству соотечественников-подданных.

«Возлюбленный мой народ! — говорила Елизавета. — Иные в заботе о нашей безопасности убеждали нас воздержаться от появления перед вооруженными войсками, ибо это чревато риском стать жертвой измены. Но, заверяю вас, нам и в голову не приходит заподозрить наш любимый народ в неверности, иначе зачем жить. Пусть трепещут тираны. Ну а мы, видит Бог, черпаем нашу силу и уверенность в верных сердцах и доброй воле наших подданных; и потому в этот час мы с вами — не ради развлечения или забавы, но в стремлении жить либо умереть вместе с вами в самом пекле сражения, положить, если нужно, и честь, и самое жизнь на алтарь победы во имя Бога, королевства и нашего народа!»

К особым ораторским приемам Елизавета не прибегала, говорила просто и громко, часто прерываемая восторженными возгласами присутствующих. Только те, кто стоял неподалеку, отчетливо слышали ее слова — большинство лишь видело невысокую женщину в тускло отсвечивающей кирасе и рыжем парике, покачивающемся в такт ее словам и взрывам оваций.

«Знаю, выгляжу я слабой и хрупкой женщиной, — продолжала Елизавета, — но у меня сердце и дух короля, короля Англии, и я с презрением думаю об этом испанце Парме да и о любом европейском государе, который отважится нарушить границы моего королевства; защищая его, клянусь честью, я сама возьмусь за оружие, сама стану и вашим военачальником, и вашим судьею, и тем, кто по достоинству оценит вашу доблесть в бою».

При этих словах, произнесенных худощавой стареющей женщиной, солдаты взревели; кончила речь Елизавета обещанием (так и невыполненным) выплатить им все долги и накормить голодных.