Елизавета I Австрийская

Практически весь двор в сборе: императорская семья, министры правительства и придворные. Присутствующие крайне удручены происходящим и стараются хранить молчание. Между тем состояние больной в течение нескольких часов остается без изменений, и все это время собравшиеся мучительно ожидают исхода этой отчаянной борьбы со смертью. Нетрудно заметить, что ожидание дается всем этим более или менее высокопоставленным персонам значительно труднее, чем обыкновенным людям в аналогичной ситуации. Безусловно права Мария Фестетикс, наблюдающая за этим как бы со стороны и считающая, что прощание с умирающим — не церемония, и что даже сильные мира сего имеют право уйти в мир иной спокойно, в окружении только самых близких родственников и друзей. С ней полностью согласна императрица, которая полагает, что излишнее соблюдение формальностей и связанная с этим суета не имеют ничего общего с искренним сочувствием и жалостью к умирающему. Когда наступило утро, эрцгерцогиня София была еще жива. Проходит еще несколько часов томительного ожидания, затем чей-то громкий голос внятно произносит: «Почтенных дам и господ просят пройти в столовую на обед». Почти все выходят из покоев эрцгерцогини, но Елизавета, которую недруги называют «бессердечной императрицей», остается сидеть у постели умирающей. Она тоже ничего не ела уже почти десять часов, но мысли о еде не идут ей в голову. Франц Иосиф, отлучившись на некоторое время, вскоре возвращается и вновь садится рядом со своей супругой. Так они и сидят до тех пор, пока в четверть третьего смерть не кладет конец мучениям эрцгерцогини. Как всегда в самую решительную минуту, Елизавета и на этот раз всем своим видом и поступками воплощает в себе доброту и милосердие. Перед лицом смерти в ее душе не остается и следа от былой враждебности к покойной. Она невольно переосмысливает события и впечатления нескольких последних лет, в течение которых ее свекровь вела себя по отношению к ней более доброжелательно и снисходительно, чем в первые годы после замужества, и не может не признать, что и на ней самой лежит по крайней мере часть вины за скандалы и недоразумения, частенько возникавшие между ними. Однако в Вене, где по-прежнему преобладают те, кто никогда не был способен с пониманием относиться к мыслям и поступкам Елизаветы, многие с искренним сожалением говорят: «Нет больше с нами «нашей императрицы», мы потеряли ее навсегда».

Вскоре после похорон Елизавета покидает Шенбрунн и направляется в Ишль, где намерена провести все лето. Она носит траур, но даже черный цвет одежды не способен затмить ее красоту и обаяние. Мария Фестетикс, сопровождающая императрицу во время прогулок, всякий раз приходит в восторг от очаровательной внешности своей госпожи[303]

: «Быть рядом с ней, видеть ее — вот истинное удовольствие. На нее невозможно смотреть без умиления. Иногда мне кажется, что императрица похожа на лилию, в другой раз она напоминает мне лебедя, фею или эльфа. В конце концов я прихожу к выводу, что никакие сравнения тут не помогут. Так кто же она? Ну конечно, королева! С головы до пят вылитая королева! Ее утонченности и благородству ее облика можно только позавидовать. И тогда я начинаю понимать, что когда про нее сплетничают, то все дело тут именно в зависти к ее красоте и совершенству. Но вот чего ей по-настоящему не хватает, так это радости и удовольствия от жизни. Для своего возраста она чересчур спокойна и невозмутима! Разговаривает она обычно ровным и тихим голосом и очень редко позволяет себе повышать его. Иногда она рассказывает, как сурово и безжалостно с ней обходились, и тогда лишь едва уловимая дрожь в голосе выдает ее истинное душевное состояние. Каким же надо быть черствым и бездушным человеком для того, чтобы позволить себе обидеть женщину такой красоты и величия!» Однажды в минуту откровенности Елизавета рассказала графине о гнусном поступке эрцгерцога Людвига, который, чтобы досадить ей, подробно и с плохо скрываемым удовольствием пересказал ей сплетни и слухи, распространяемые про нее при дворе. «Конечно, он просто ненавидит меня и хочет сделать больно. Теперь я избегаю встреч с ним и отказываю ему в аудиенции. Он наговорил про меня столько гадостей, что буквально отравил мою жизнь. Ему ничего не стоит оклеветать не только меня, но любого другого человека. А иногда он сам выдумывает сплетни и приписывает их мне. Избавившись от него, я наконец-то обрела долгожданный покой».